Генри Хаггард - Полковник Кварич

Сквайр нетерпеливо обернулся.

– Девушки не привыкли забивать себе головы такими вещами, – сказал он. – Так какой смысл говорить об этом?

– Но я уже не юная девушка, я женщина двадцати шести лет, и, кроме всего прочего, я заинтересована в твоих делах не меньше, чем ты сам, – решительно заявила она. – Я не намерена терпеть такого рода вещи. Я вижу, как этот жуткий мистер Квест постоянно появляется здесь, словно птица дурного предзнаменования, и мне больно это видеть. Я предупреждаю тебя, отец: если ты сейчас не скажешь мне всю правду, я расплачусь. – И, судя по ее виду, она вознамерилась выполнить эту свою угрозу.

Надо сказать, что старый сквайр был столь же беззащитен перед женскими слезами, что и любой другой мужчина. Из всех настроений Иды, а их у нее было много, он больше всего боялся того редкого, которое принимало вид слез. К тому же, он любил свою единственную дочь больше всего на свете, кроме разве что замка Хонэм, и не хотел делать ей больно.

– Ну, хорошо, – сказал он, – конечно, если тебе хочется знать об этих вещах, ты имеешь на это право. Я лишь хотел избавить тебя от забот, вот и все, но поскольку ты так настаиваешь, лучшее, что я могу сделать, это уступить тебе. Тем не менее, поскольку уже довольно поздно, если ты не возражаешь, давай отложим этот разговор до завтра.

– Нет, нет, отец. К завтрашнему утру ты передумаешь. Давай поговорим прямо сейчас. Я хочу знать, сколько мы на самом деле должны, и на что нам жить.

Старый джентльмен попробовал было тянуть время, но после разнообразных проявлений нетерпения заговорил:

– Как тебе известно, наша семья на протяжении нескольких поколений зависела от земли. Твоя дорогая матушка принесла с собой небольшое состояние, пять или шесть тысяч фунтов, но они, с разрешения ее опекунов, были потрачены на обустройство ферм и погашение небольшой закладной. В течение многих лет земля приносила около двух тысяч в год, но нам почему-то всегда было трудно жить на этот доход. Например, нужно было отремонтировать ворота, и ты даже не представляешь себе, в какие расходы вогнал меня этот ремонт.

Да и твой бедный брат Джеймс тоже стоил мне немалых денег, вечно устраивая свою экстравагантную охоту. Затем он ушел служить в армию, и только небеса знают, сколько он потратил там. Твой брат был очень экстравагантен, моя дорогая, или же это я был глуп. Я никогда не мог ответить ему отказом. Но и это еще не все, потому что, когда бедный мальчик умер, он оставил после себя полторы тысячи фунтов долга, и я был вынужден найти эти деньги, пусть даже лишь ради спасения чести семьи. Как ты знаешь, когда он достиг совершеннолетия, мы урезали его содержание. А потом наступили эти ужасные времена, и, клянусь тебе, даю честное слово, что в настоящий момент я даже не знаю, что мне предпринять. – Он умолк и беспокойно забарабанил пальцами по книге.

– Да, отец, но ты еще не сказал мне, сколько мы должны.

– За минуту трудно ответить на все твои вопросы. Думаю, тысяч двадцать пять по закладной и несколько плавающих долгов.

– А сколько стоит это место?

– Раньше оно стоило от пятидесяти до шестидесяти тысяч фунтов. Невозможно сказать, что оно принесет сейчас. Земля практически обесценилась на рынке. Но все образуется, моя дорогая. Нам главное немного продержаться.

– То есть если ты займешь новую сумму, чтобы обустроить эту ферму, ты будешь должен около тридцати тысяч фунтов, и если ты возьмешь деньги под пять процентов, тебе одних только процентов придется платить полторы тысячи в год. Итак, отец, ты сказал, что в лучшие времена земля приносила две тысячи в год, но сейчас на такие деньги рассчитывать не приходится. Поэтому, когда ты заплатишь проценты, не останется ничего или даже меньше чем ничего, на что мы могли бы жить.

Эта беспощадная, железная логика заставила сквайра недовольно поморщиться.

– Нет, нет, – сказал он, – все не так уж и плохо. Не спеши с выводами, но если ты не возражаешь, я очень устал и хотел бы лечь спать.

– Отец, какой смысл уклоняться от этого разговора только потому, что он тебе неприятен? – искренне спросила она. – Неужели ты думаешь, мне приятнее говорить об этих вещах, чем тебе? Я же знаю, что твоей вины в этом нет. Я знаю, что наш дорогой Джеймс был легкомысленным мотом, и что времена печальны. Но продолжать в том же духе – это прямой путь к разорению. Не лучше ли жить в доме на пару сотен фунтов в год, чем пытаться удержать голову над водой, чего мы никак не можем сделать. Рано или поздно Квест или кто-то другой потребуют вернуть деньги, а когда они их не получат, этот дом и вся наша земля пойдут с молотка. Что-то подсказывает мне, что Квест не прочь заполучить их себе – я в этом почти уверена – и начать жить здесь как сельский джентльмен. Отец, я знаю, это звучит ужасно, но мы должны оставить Хонэм.

– Оставить Хонэм! – воскликнул старый джентльмен, вздрагивая от волнения. – Что за чушь ты говоришь, Ида! Как я могу оставить Хонэм? В моем возрасте это меня убьет. Как я могу это сделать? Да и вообще, кто будет присматривать за фермами и всеми делами? Нет, нет, мы должны держаться этого места и положиться на Провидение. Со временем все образуется, что-то наверняка произойдет, в этом мире ничего не знаешь заранее.

– Если мы не оставим Хонэм, то Хонэм оставит нас, – пылко заявила Ида. – Я не верю в везение. Оно всегда идет не тем путем – против тех, кто на него надеется. Мы будем полностью разорены, только и всего.

– Что ж, возможно, ты права, моя дорогая, – устало согласился старый сквайр. – Я лишь надеюсь, что мой час пробьет первым. Я прожил здесь всю свою жизнь, семьдесят лет и больше, и я знаю, что я не смог бы жить где-то еще. Но на все воля Божья. А теперь, моя дорогая, отправляйся спать.

Ида наклонилась, чтобы поцеловать отца, и увидела, что глаза его полны слез. Ей было так жаль старика, что она боялась сказать даже слово, поэтому она повернулась и пошла прочь, оставив его сидеть одного, печально понурив седую голову.

Следующий день после описанного выше разговора, был одним из тех солнечных осенних деньков, которые иногда выпадают нам в качестве слабой компенсации за мерзость и горькое разочарование тем временем года, которое в этой стране почему-то привыкли именовать летом. Несмотря на бдения и тоску предыдущей ночи, сквайр встал рано, и Ида, которая без сна проворочалась всю ночь, услышала, как его бодрый трубный глас зовет Джорджа.

Выглянув в окно своей спальни, она вскоре увидела на крыльце его самого – высокого, худого, но крепкого мужчину с меланхоличным лицом и хитрыми серыми глазами. Вскоре появился и ее отец в старом халате. Его седые волосы трепал ветер.

– Эй, Джордж, где ты, Джордж?