Сергей Нечаев - Кто убил Жозефину? Тайна смерти жены Наполеона

Исполнитель отравлений Лашоссе был незамедлительно казнен, а в доме маркизы де Бринвиллье был произведен тщательный обыск. В результате там были обнаружены такие же ядовитые вещества, как и в лаборатории ее любовника, что неопровержимо доказывало ее вину в убийстве отца и двух братьев. Полиция выдвинула версию, что маркиза таким образом решила отомстить отцу за свою поруганную любовь, а братьев она убила для того, чтобы побыстрее завладеть всем наследством. Но арестовать подозреваемую не удалось, она вовремя успела бежать не только из дома, но и из Франции.

Три года ей удавалось скрываться. Сначала она нашла убежище в Англии, а затем – в Бельгии. Там ее выследили, арестовали и под охраной доставили в Париж. Участь маркизы де Бринвиллье была ужасной: 16 июля 1676 года ее обезглавили на Гревской площади, затем тело ее было сожжено, а прах развеян по ветру.

Это удивительно, но имя маркизы де Бринвиллье встречается в работе Бена Вейдера об отравлении Наполеона на острове Святой Елены, причем встречается в весьма любопытном контексте. По словам канадского ученого, находившийся с Наполеоном на острове Гаспар Гурго однажды обнаружил на столе у Альбины де Монтолон книгу «История маркизы де Бринвиллье».

На основании этого Бен Вейдер, убежденный в том, что Наполеона отравил Шарль-Тристан де Монтолон, делает следующий вывод: «То, что у Монтолонов случайно увидели книгу маркизы де Бринвиллье, не может служить доказательством их вины. Однако если считать, что Наполеон стал жертвой отравления мышьяком <���…> эта книга является весомой уликой против графа».

Что же представляла собой токсикология как наука в начале XIX века?

С древних времен врачи и юристы имели весьма смутные представления о симптомах отравления. Одни считали, что при отравлении тело жертвы покрывается пятнами, принимая за действие яда обычные трупные явления, другие полагали, например, что сердце отравленного не горит в огне.

Еще греческий ученый Аристотель знал несколько растительных ядов, таких как цикута и белена. Потом появились сурьма, ртуть и фосфор, также собравшие неплохой «урожай смерти». Но все же «ядом ядов» стал изобретенный арабским алхимиком Гебером в VIII веке белый мышьяковистый ангидрид. Сколько убийств, совершенных с его помощью за несколько столетий, так и остались нераскрытыми!

Все знали, что мышьяк не имеет ни вкуса, ни запаха, что его легко подмешать в вино или в пищу, что симптомы отравления им мало отличались от такой распространенной в те времена болезни, как холера, и что у полиции не было шансов доказать, имело ли место отравление, если преступник сам каким-то образом не выдавал себя.

Токсикология как наука зародилась в XVIII веке в Германии, а затем получила дальнейшее развитие во Франции. Здесь почетное звание родоначальника токсикологии завоевал Матьё-Жозеф-Бонавантюр Орфила, прославившийся своими экспериментами и открытиями. Ему было всего 26 лет, когда в 1813 году он опубликовал первую часть своего двухтомного труда «Яды и общая токсикология». В этой книге нашло отражение все, что в те дни было известно о ядах, и после этого он стал первым экспертом по ядам в Европе.

Большая часть исследований врача и химика Орфила посвящена мышьяку. На отравленных собаках он показал, что мышьяк из желудка и кишечника проникает в печень, селезенку, почки и даже в нервы. Следовательно, если в желудке не удавалось обнаружить яд, его можно было искать в других органах.

Но как ни велики были успехи Орфила, он все время натыкался на непреодолимые препятствия и на неразрешимые проблемы. У некоторых животных, которым он на глазах учеников давал мышьяк, ему не удавалось обнаружить яд даже в самых отдаленных органах, несмотря на все его усилия. Почему так происходило? Может быть, яд в организме подвергался изменениям или выходил вместе с рвотной массой и поносом? Необходимо было искать новые методы исследований, которые позволяли бы обнаруживать даже мельчайшие следы мышьяка.

Этот самый новый метод был открыт в 1833 году британским химиком Джеймсом Маршем, который изготовил стеклянную трубку дугообразной формы, позволявшую путем несложных манипуляций выявлять даже самые незначительные количества мышьяка. Когда в октябре 1836 года Марш опубликовал в «Эдинбургском философском журнале» статью о своем изобретении, он не мог и предполагать, что обессмертил свое имя как автор решения самой насущной проблемы токсикологии.

А теперь вернемся к Жозефине.

Политик Шарль-Анж Лезан, публиковавшийся под псевдонимом Жан Фролло, в 1894 году написал в газете Le Petit Parisien:

«Врачи приписали смерть Жозефины воспалению горловых желез. Но некоторые историки сильно сомневаются в реальности этой болезни. По их мнению, император [Александр I. – Авт.], тронутый доводами Жозефины в пользу прав дофина, собирался вмешаться, сославшись на показания бывшей государыни. Так что смерть Жозефины была предрешена, ее молчание должно было быть достигнуто ценой преступления».

Безусловно, доказать что-то точно невозможно, но одним из косвенных доказательств тут является весьма странный характер лечения заболевший Жозефины.

Ее болезнь длилась девятнадцать дней. Первые признаки недомогания появились 10 мая. 11 мая приступы были настолько сильными, что Жозефина несколько раз теряла сознание, но потом ей стало лучше. А 14 мая после завтрака, данного в Сан-Лё в честь императора Александра, она вновь была поражена жестоким приступом.

В «Мемуарах о частной жизни Жозефины, ее семьи и ее двора», опубликованных в 1833 году Мари-Жанной д’Аврийон, первой горничной императрицы, написано так:

«Императрица оставила Сан-Лё и вернулась в Мальмезон во вторник. Как я уже говорила, в этот день Ее Величество обедала за столом; она не выглядела больной, разве что испытывала чуть большую усталость от поездки: иначе могла бы я уехать?»

Получается, горничная оставила смертельно больную хозяйку под предлогом того, что та не выглядела больной…

Дальше – больше. В тот же вечер личный врач Жозефины доктор Клод Оро диагностировал насморк и прописал ей рвотное. Получается, что предписание врача полностью противоречило диагнозу. Неожиданность недомогания и повторяющиеся потери сознания, которые оно вызывало, не могли соответствовать простуде, о которой большинство историков говорит вот уже два века, как будто не допуская ничего другого. Да и рвотное лекарство, применявшееся в то время, было сделано на базе хлористой ртути, и трудно себе представить, как опытный доктор Оро, коллега знаменитого Жана-Николя Корвисара, одного из основоположников медицины внутренних болезней как клинической дисциплины, мог предписать такое, продиагностировав обыкновенный насморк…