Георгий Почепцов - КГБ Андропова с усами Сталина: управление массовым сознанием

Подобного рода забавы побудили меня к подробнейшему чтению Стругацких. И я увидел, что там задана некая схема, выходящая очень далеко за элементарную реформаторскую деятельность. Там речь идет о цивилизующей роли. О том, что ты как представитель некоего высшего мира… А что такое вся эта научная фантастика — ты прилетаешь с другой планеты и в этом смысле ты являешься существом с качественным уровнем развития и не человеком… Не зря же говорится — „трудно быть богом”. Богом. Тебе трудно быть богом там. „И трудно, очень трудно быть богом, но приходится”, — как потом было написано в газете после расстрела Белого дома в 1993 году. Так вот, тебе очень трудно быть богом, но ты им становишься, поскольку ты являешься представителем другой, более высокоразвитой цивилизации. И в этом смысле ты не человек, а сверхчеловек и можешь нечто, так сказать, вертеть. Если переводить это все с языка высоких образов на язык политической практики, то если за твоей спиной стоит чужая, более высокоразвитая цивилизация, то ты и есть прогрессор. Тебе уже не стыдно служить этой цивилизации, потому что это правильно — ей служить» [6].

Другими словами, но в той же тональности характеризует Гайдара и А. Руцкой: «Я ему в глаза говорил: „Егор Тимурович, у Вас самое отвратительное качество — снобизм. Вы не признаете ничьих мнений, никого не хотите слушать, делаете то, что Вам придет на ум”» [7]. Кстати, и от Гайдара избавились очень быстро, когда он выполнил свою роль. И так всегда бывает в сложных процессах, когда для нового этапа подбирают нового лидера.

Быстрота изменений является одной из причин блокировки рационального отношения к ним. У телефонных мошенников, например, решение должно приниматься сразу. Поэтому массовое сознание все время ведут от одной опасности к следующей, чтобы не дать возможности остановиться и задуматься.

А. Илларионов справедливо стал на защиту Кургиняна от критиков, которые пылают гневом, когда видят, что кто-то его цитирует: «Кургинян нередко высказывает мнения, с которыми, полагаю, не согласятся многие из постоянных читателей этого блога. И что теперь? Из-за этого Кургиняна нельзя цитировать? Даже в том случае, если его мнения, взгляды и утверждения потребуется, например, разбирать? А если Кургинян будет сообщать факты? Например, что „дважды два — четыре” и „Волга впадает в Каспийское море”? Кургиняна нельзя будет процитировать только потому, что автор цитат — Кургинян? Ну что это за бред? Никогда не подумал бы, что о таких вещах вообще придется говорить. Из каких-то щелей постоянно вылезает совершенно неизбывное желание постсоветских граждан обязательно что-нибудь запретить — если не Пусси Райот, то нацболов, если не обсуждение такой-то темы, то цитирование такого-то лица. Одним не нравится обсуждение Гайдара — как, мол, у вас на Него рука поднялась? — потому что, видите ли, он — „святой”, потому что тот, кто его вспоминает без придыхания и сюсюканья о „либеральных реформах”, обязательно является его завистником, „мечтавшим сесть на его место и пинающим теперь мертвого льва”. Другие аж воспламенились от упоминания похода Навального на кремлевский банкет с креветками: „Какая, мол, это наглость!”, и теперь разрешают поливать Навального только елеем. У третьих теперь аж дыхание перехватило — как это можно цитировать Кур-ги-ня-на?! Отвечаю всем: можно! И, во-вторых: буду!» [8].

Виртуальная реальность формирует сначала головы, а потом через них и реальность. Но виртуальная реальность входит в головы в ограниченном количестве процессов, когда мы потребляем виртуальную реальность. Это политика, когда виртуальная реальность порождается, чтобы поддерживать государство, например, первомайская демонстрация трудящихся советского времени, как и большая часть фильмов советского времени. И тоже в области политики лежит виртуальная реальность, которую создают, чтобы протестовать или даже свергать власть. Пример: арабская весна или французские желтые жилеты.

Но это и школа, где всегда есть один вариант истории и отброшены другие. Это и наука, которая тоже вынуждена не спорить с удерживаемой идеологией видения мира. Каждое такое отдельное видение по-разному оценивает, что такое хорошо и что такое плохо.

Однако основной поток виртуальной реальности, с которым мы имеем дело, находится в сфере досуга. Это телесериалы и видеоигры, в принципе вся литература и искусство. Здесь протестные или провластные месседжи присутствуют в скрытом виде, поэтому цензуре и спецслужбам трудно с ними бороться. Советская фантастика также была под прицелом, поскольку цензорам трудно было понять — за или против она советской власти.

Комиксы, пришедшие к нам уже на закате советской власти, относятся к этой же сложной для государственного понимания сфере. Там идет борьба определенных представителей сверхдобра с представителями сверхзла, что как-то не укладывалось в советскую схему соцреализма, где герои и положительные, и отрицательные все же приближены к земле.

Но комиксы тоже несут правила, и не только для себя, но и для нас. Вот одна из характеристик: «Яркий костюм, сверхъестественные силы и тайная личность стали непременными атрибутами всех супергероев. Однако их главной чертой стал специфичный моральный кодекс. Будучи вне закона, герои в масках остаются его ревностными блюстителями. Эта двойственность отразилась в полном отказе супергероев от самосуда — всех преступников они передавали полиции и в дальнейшее судопроизводство не вмешивались» ([9], см. также [10–12]).

И самый важный аспект мы видим в конце этой цитаты — они передают преступников полиции, без самосуда. То есть статус полиции завышен даже в комиксах. Поэтому, если вспомнить, они часто работают в сцепке с кем-то из полиции, например, в телесериале «Люцифер». Тогда их включенность в процесс наведения порядка легче вписать в сюжет.

Сложный мир нельзя построить, складывая побольше простых элементов. Он должен иметь разнообразие, множество вариантов связей и переходов, как художественный текст имеет много вариантов прочтений.

Советский Союз проходил периоды усложнения, за которыми вскоре возникал возврат к простому миру. Таким усложнением можно считать несколько вариантов «оттепелей», испугавшись которых власти двигались снова к полюсу «военного коммунизма», при приближении к которому им сразу становилось спокойнее.

В этом плане Андропов № 2, каким он предстает не в официальной роли, а в воспоминаниях его консультантов, является таким усложнением советской системы.

Телесериал «Семнадцать мгновений весны», наверное, самый известный в советской истории. И именно он был создан под чутким руководством Андропова. Благодаря ему, а точнее образу Штирлица, Путин стал президентом,