Ю_ШУТОВА - Дао Евсея Козлова

Тем же днем прихожу к Елене обедать как ни в чем не бывало. Скоро и Александра должна из гимназии прийти. Является. Как обычно, в форме своей, причесана, умыта. А кто сегодня по городу бегал в штанах да куртяшке, в чоботах да картузе?

– Добрый день, маменька, здравствуй, дядюшка.

Как отобедали, я предложил племяннице пойти прогуляться. Вышли на Конногвардейский бульвар, идем.

– Ну что, – говорю, – девонька, сама расскажешь, или прижать тебя доказательствами к стене?

Она своими стрижеными кудряшками гордо встряхнула и ответствует:

– А ты хочешь маменьке нажаловаться, что видел меня с Юсупкой? Да, ты можешь. Но сам подумай, что это даст. Она разнервничается, плакать, поди, начнет, что дочь у нее такая непутевая. К Юсупкиному отцу пойдет. Тому, что ж, придется Юсупа наказать, выпороть, что ли. А мне потом придется в город одной выбираться без товарища. Или подговаривать Юсупку против родителей идти. Кому хорошо будет?

Ишь, как все поворачивает. Она дерзкая чем? Дерзить да капризничать – это каждый ребенок может. А эта девочка говорит то, что думает, и не заботится о том, имеет ли она право на это. Считает, что имеет.

– Так у вас заговор? Тайное общество? И родители Юсупки в курсе, чем вы занимаетесь?

– Да, у нас тайное общество! А ты спроси сначала, чем это мы занимаемся. Спроси, спроси!

– Ну, спрашиваю. А чем, собственно, вы занимаетесь?

– Мы, когда папу провожали, помнишь, сколько вагонов, полных солдат, видели? Вагоны, вагоны, десятки вагонов, сотни солдат. На фронт едут, может быть, на смерть. А они песни поют, смеются. Семечками нас угощали. Мы в гимназии решили кисеты шить для солдат. Шили, а куда те кисеты пошли, я не знаю. Дошли ли они, куда надо, бог весть. Я тогда девочек подговорила, чтобы они свои кисеты мне отдавали. А мы с Юсупкой махорку покупаем и отдаем солдатам прямо в вагонах.

– А гимназия?

– А что гимназия… Я классной даме сказала, что у меня недомогания. Я же не каждый день.

– Ну, хорошо. А одежда откуда?

– Ну, дядюшка же, ну у нас же ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО, ты же сам сказал. Это мне тетя Наиля дала, Юсупкина мама. Я и форму у них оставляю. В дворницкой.

Подумать только, эта девчонка все продумала и всех заставила вертеться вокруг себя. Свои карманные деньги тратит на махорку для солдат, жена дворника ей помогает, Юсупка, тот вообще, как верный паж, во всем ее слушается. А теперь и я решить должен – выдать ее похождения матери, что является самым правильным, потому как негоже юной девице… и так далее, или покрывать ее деяния и оказаться в том самом ТАЙНОМ ОБЩЕСТВЕ. Ну, и что делать-то мне, старому ослу? Долго я шел, молча, загребая ногами желтые листья. Шур-шур, шур-шур. Думал. А потом сказал:

– Ладно, Санька, давай так. Маме я ничего говорить не буду.

– Ура! – заплясала вокруг меня.

– Но и вы с Юсупкой одни ходить к вагонам не будете.

– Ну, дядечка… – сникла.

– Я с вами пойду, у меня и денег больше, махорки больше купить сможем. Да мне и самому интересно.

Так я оказался в Санькином тайном обществе. Порешили мы делать эти вылазки один раз в неделю, а чтобы в гимназии не догадались о притворной природе Санькиных «недомоганий», выбирать дни последовательно, на этой неделе – понедельник, на следующей – вторник и так далее. А поскольку сегодня была среда, значит встречаемся на следующей неделе в четверг в восемь утра в дворницкой.

Зима в этот год пришла рано и дружно, уже с ноября все в снегу. Холодно. Иногда пробираешься под ветром по улице, пригнувшись, все глаза пурга забивает. Наши тайные выходы с Санькой продолжаются, вчера ходили с ней и Юсупкой к Царскосельскому вокзалу. Там стоял эшелон с сибирскими стрелками, все в косматых папахах, сами как лесные звери. Жандарм увидел нас, хотел остановить, но мои подопечные ловко ввинтились ему под руки с двух сторон и побежали к вагонам. Протягивают кисеты, носки вязаные, варежки, все, что Санька со своих одноклассниц насобирала, кричат: «Берите, берите!» Жандарм ко мне обернулся и только рукой махнул, чего уж, мол, пусть. А солдаты, им из вагонов выходить не разрешено, тоже руки тянут, смеются, кричат что-то, не разберешь, и все, что мы принесли, быстро исчезает где-то в жарком нутре вагона. А тут запевала завел: «Рвемся в бой мы всей душою и всегда идем в поход…», и понеслось сквозь паровозный дым, гудки и падающий снег:

Вот такие песни мы теперь поем. Патриотизм в обществе достиг уже какой-то истерической ноты. Побежали на фронт гимназисты. И их вовсе не разворачивают, не возвращают обратно обезумевшим от горя матерям, нет. Из них делают героев, образец для подражания. То и дело встречаю плакаты с сытыми улыбающимися детскими мордашками под солдатскими фуражками, грудь в крестах, забинтованная рука на перевязи. Поговаривают разрешить окончившим восьмой класс гимназистам записываться добровольцами. Неужели бросим в топку войны неокрепшие юные души? Будем делать из них профессиональных убийц? И устилать кровавые дороги войны детскими телами? И после гордиться этим? А место убитых юношей и не рожденных ими детей займут пленные австрийцы, которых тысячами и десятками тысяч нынче отправляют в Сибирь. Во что превратится Россия спустя пару десятилетий?

Сегодня ночью в нашем доме жуткий переполох. Уже далеко за полночь, я, признаться, крепко спал, вдруг шум, гам, свистки городовых. Во флигеле напротив накрыли игорный притон. Проснувшись, высунулся в окно, несмотря на мороз, уж больно было любопытно. Да, впрочем, не я один, и другие соседи. Старый флотский капитан в отставке Лиферов из № 13 даже спустился во двор, накинув на плечи, прямо на шелковый халат, шубу. Не люблю его, высокомерен до крайности, надутое лягушачье лицо, смотрит поверх голов, никогда не отвечает на поклон. Вот сейчас вышел он во двор, видимо, лишь за тем, чтобы показать собственную значимость, шуба с бобровым воротником, под ней халат новый, сверкающий, с модным турецким мотивом. Стоит, разговаривает с городовым, не разговаривает даже, требует отчета. Оказывается, держала притон в четвертом этаже в своей квартире поручица Стерлюгова, знаком я с ней не был, но, встречая во дворе, раскланивался. Играли в макао. Полиция переписала тридцать человек, а семерых препроводили в участок для выяснения личностей, видимо, те не хотели сказаться своими именами. Говорят, некоторые дамы пытались спрятаться от полиции в туалете, пять или шесть дам и с ними пара мужчин. Бедняжки, скандализированы до крайности.

Керосина в городе нет. Говорят, что есть, но лавочники не хотят продавать по твердой цене. Накупил свечей. И те дороги.