Шервин Нуланд - Врачи [Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству] [litres]

Самая первая статья в Archive вызвала волну возмущения врачей Германии. В ней Вирхов изложил свою точку зрения на болезнь не как на некое отклонение, внедрившееся в здоровое тело, а просто как на расстройство нормального функционирования организма. Признанные теоретики того времени рассматривали болезнь как состояние, совершенно отличное от здорового, развивающееся в теле или вызываемое внешними причинами, существующее внутри своего невольного хозяина, высасывающее и истощающее его силы, подобно какому-то чужеродному паразиту. По их мнению, патологические ткани образуются de novo из абстрактного исходного вещества или даже крови, когда что-то в организме пошло не так. Согласно этим представлениям, больные структуры настолько отличаются от здоровых, что узнать что-либо о первых, изучая вторые, совершенно невозможно, и именно эту концепцию Вирхов оспаривал в своем первом эссе «Точка зрения в научной медицине», подчеркивая свое понимание термина «научная медицина»:

Научная медицина призвана изучать изменения условий, под влиянием которых находится больной организм или отдельные нездоровые органы, и идентифицировать отклонения в проявлениях нормальной жизнедеятельности, возникающие в особых измененных условиях, а также искать средства для нормализации аномальных состояний. А это предполагает знание нормально протекающих жизненных процессов и условий, которые их обеспечивают. Следовательно, основой научной медицины является физиология. При этом научная медицина включает две составляющих: патологию, которая должна предоставлять информацию об изменениях условий и изменениях физиологии, и терапию, которая находит средства восстановления и поддержания нормальных условий. По существу, клиническая медицина – это не научная медицина, даже если практикуется величайшим мастером своего дела; клиническая медицина – это прикладная научная медицина.

Следует признать, что сейчас не время для создания систем, а время для подробных исследований… Окончательное решение этих вопросов связано с наукой, которая находится в самом начале своего развития и когда-нибудь в отдаленном будущем заменит общую патологию. Я имею в виду патологическую физиологию… Патологическая анатомия – доктрина о нарушенных структурах; патологическая физиология – доктрина об аномальном функционировании. Необходима наука о патологической физиологии… Патологическая физиология происходит отчасти от патологической анатомии, отчасти от клинической медицины; ответы на свои вопросы она получает отчасти из наблюдений за больными… а отчасти от экспериментов над животными. Эксперимент – это высшая инстанция патологической физиологии…

Не будем обманываться насчет состояния современной медицины. Нельзя отрицать, что наша решимость скована бесчисленными гипотетическими системами, которые постоянно опровергаются и заменяются новыми. Однако еще несколько неудачных теорий, это смутное время пройдет и станет очевидно, что только беспристрастная, добросовестная, кропотливая работа, объективные наблюдения и эксперименты имеют непреходящую ценность. Тогда патологическая физиология постепенно выполнит свое предназначение, но не как творение нескольких отчаянных голов, а как результат сотрудничества многих самоотверженных исследователей – патологическая физиология, которая станет оплотом научной медицины.

В этом заявлении двадцатишестилетний ученый сформулировал кредо для всего профессионального медицинского сообщества, а также наметил программу своей жизни: изменения в структуре вызывают изменения в функционировании; ключом к пониманию и лечению болезней является знание того, каким образом нормальные процессы жизнедеятельности становятся аномальными. Поэтому изучение патофизиологии позволит одержать победу над заболеванием. Наблюдение, эксперимент, упорная работа и непоколебимый отказ от неоправданных спекуляций послужили в этой битве интеллектуальным оружием, унаследованным Рудольфом Вирховом от Везалия, Гарвея, Хантера и Лаэннека. Неустанно изучавший историю медицины, он понимал, насколько значителен был их вклад в науку.

Ведущим врачам Германии не нравилось, что какой-то юнец укоряет их в приверженности различным системам, основанным на неправильных представлениях о природе. Тем не менее непоколебимая уверенность Вирхова заставляла их прислушиваться к его словам. Он сам написал об этом в своем письме отцу:

Я не обманываюсь на свой счет. Сегодня реальные знания и сила убеждения могут произвести впечатление на любого, невзирая на самый высокий ранг и звание, потому что все прогнило снизу доверху. …Повсюду нужно начинать с нуля, при этом необходимо сделать так много, что иногда чувствуешь настоящее отчаяние. Если бы я не был уверен, что в Шарите меня воспринимают как эксперта в научных вопросах и с уважением относятся к моему мнению, я бы наверняка уже сдался. Я, кто работает совсем недавно и знает так мало, я – авторитет? Это смешно! Но если я невежда, то те, кто задает мне вопросы, должно быть, еще большие неучи.

Это довольно точное описание ситуации. Некоторые из приверженцев различных систем осознавали, что блуждают на ощупь в темноте, но они были еще не готовы внимать новому оракулу, несмотря на всю его кажущуюся уверенность. Тем более что наставляющий на путь истины голос принадлежал молодому человеку, всего несколько лет назад закончившему медицинскую школу, но уже сделавшему два важных открытия, вызвавших большой интерес медицинского сообщества. К тому же непогрешимая логика, с которой Вирхов изобличал ошибки Рокитанского, и рвение, с которым он его преследовал, создали ему такой имидж, что робкие коллеги по цеху не решались оспаривать его точку зрения. Он был молодым рыцарем Лохинваром [18] Герои стихотворения Вальтера Скотта «Лохинвар». , прискакавшим верхом на коне, чтобы увести невесту от недостойных претендентов на ее руку. Однако в данном случае награда была намного больше, чем прекрасная Эллен* на брачном ложе, поскольку он искал способы, которые позволили бы ему открыть сокровенные тайны природы.

Вирхов также хотел раскрыть связь между болезнью и окружающей средой, в которой она возникала, и он, не колеблясь, обвинял современный социальный строй в тех проблемах, которые видел вокруг себя. В начале 1848 года до столицы дошла весть о начавшейся среди ткачей Верхней Силезии эпидемии тифа. Ситуация усугублялась голодом и неспособностью местных властей исправить положение. Все это стоило жизни многим обнищавшим крестьянам, проживавшим в этом регионе. В одном из писем к отцу Вирхов писал: «Это бедствие в Силезии – просто позор для правительства, и все их оправдания ничего не стоят. Невозможно замять скандал, связанный с тысячами смертей. С медицинской точки зрения, эпидемия представляет большой интерес, и я очень хотел бы увидеть все своими глазами».