Шервин Нуланд - Врачи [Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству] [litres]

Судьба уполномочила меня раскрыть истину, которая содержится в этой книге… Я больше не должен думать о собственном покое, помня о жизнях, которые могут быть спасены, в зависимости от того, выиграю я или мои противники… Многие часы, проведенные в горьких размышлениях, не послужили предостережением; я выжил; моя совесть поможет мне перенести все страдания, уготованные мне в будущем.

В первой части книги он в бессвязной манере, с частыми повторениями излагает суть своей теории. Во второй части, несмотря на заявления о предрасположенности к миру и покою, Земмельвейс разворачивает продолжительную полемику, не только отвечая на возражения всем своим главным недоброжелателям, но и яростно атакуя их позицию. Его аргументы часто сопровождаются всплесками брани и оскорблений. Некоторое представление о стиле письма Земмельвейса дают слова Фрэнка П. Мерфи, который в 1941 году взялся выполнить первый английский перевод его противоречивой книги:

Из перевода несложно понять, почему работа никогда не была раньше опубликована на английском языке. Стиль изложения отличается многословностью и частыми повторениями; аргументы излагаются бессистемно, не выстраиваясь в логическую цепь, которая приводила бы к определенному выводу: автор эгоистичен и агрессивен. Очевидны признаки умственной аберрации Земмельвейса и мания преследования. Многие считают, что мания преследования возникла из-за враждебного приема книги автора, но сама книга является свидетельством паранойи. Если бы Земмельвейс посвятил больше времени четкому изложению своих взглядов и меньше их доказательствам, его книга была бы вдвое лучше и вдвое короче! Но это был бы уже другой Земмельвейс.

Медицинский мир либо игнорировал «Этиологию», либо яростно критиковал. Некоторые не реагировали на его работу потому, что научное обоснование было настолько многословным и непоследовательным, что они просто не смогли уловить его суть. Те, кто нападал на нее, возмущались оскорблениями автора. Но больше всех был взбешен сам Игнац Земмельвейс. Ярость и отчаяние заставили его опубликовать серию открытых писем в адрес некоторых лидеров оппозиции. Ураган его негодования стал неуправляемым.

Несколько лет назад Ференц Георги и я сделали перевод и подготовили к публикации открытые письма Земмельвейса для библиотеки классиков медицины. Перед нами стояла та же дилемма, что и перед Фрэнком Мерфи. Должны ли мы преобразовывать запутанные фразы Земмельвейса в четкие утверждения, которые были бы понятны американским читателям, или нам следовало оставить их в том виде, каком они были написаны, с многословными формулировками и сложной риторикой, так чтобы в них сохранились очевидные признаки психического расстройства автора? Однажды мы решили обсудить нашу проблему на вечерней встрече с коллегами по бомонтскому медицинскому клубу, в котором состояли как любители, так и профессиональные историки медицины, доброжелательное разбирательство которых своего предмета напоминало дружеские посиделки старых бейсбольных полупрофессиональных команд на спортивной площадке. К концу дискуссии вердикт был ясен: только благодаря абсолютной точности воспроизведения каждого нюанса выражения, каждого повторения, каждого многословного рассуждения и каждого туманного отступления от логики аргументации наша работа будет иметь реальную ценность для специалистов, которые пожелают воспользоваться нашей работой в своих научных исследованиях. В предисловии к работе мы процитировали слова Джона Миллингтона Синга, ирландского драматурга, автора пьес для национального ирландского театра в Дублине: «Перевод – не перевод, если он вместе со смыслом слов не передает манеру и тон автора исходного текста». Ниже приведены некоторые примеры несдержанных оскорблений, взятых из открытых писем Земмельвейса, которые он написал в 1861 году нескольким наиболее уважаемым акушерам из немецкоязычных стран, которые публиковали статьи, направленные против его теории. Джозефу Спаету, профессору кафедры акушерства в Венском университете Джозефс-Акэдеми, он написал:

Господин профессор, вы убедили меня, что послеродовое солнце, взошедшее над Веной в 1847 году, не просветило вашего ума, хотя сияло так близко от вас… Высокомерное игнорирование моего учения и надменные насмешки над ошибками вынуждают меня сделать следующее заявление: в душе я уверен, что с 1847 года тысячи и тысячи умерших после родов женщин и младенцев остались бы живы, если бы я не молчал, а вместо этого исправил бы все неточности, закравшиеся в теорию о послеродовой лихорадке… А вы, господин профессор, были партнером в этой бойне. Эти убийства должны прекратиться, и для того, чтобы убийства прекратились, я буду на страже, и тот, кто посмеет распространять опасные заблуждения относительно послеродовой лихорадки, найдет в моем лице непримиримого противника. Чтобы положить конец этим убийствам, у меня нет других средств, кроме как безжалостно разоблачать своих противников.

Как и Фридрих Сканцони, профессор кафедры акушерства в Вюрцбурге, один из самых влиятельных врачей своего времени, Спает оставил это категоричное письмо без ответа. Некоторые из биографов Земмельвейса считают Сканцони злым гением в жизни их героя из-за его особенно откровенного противостояния его теории. Но он не был ни злым, ни глупым, он искренне заблуждался. Несмотря на значительный вклад, сделанный им в медицину в своей области, в историю этой науки он вошел благодаря одной серьезной ошибке – его противостоянию доктрине чистых рук.

Интересно, что в четвертом издании его учебника, написанном спустя много лет после смерти его соперника, он сдержанно похвалил Земмельвейса и даже признал обоснованность основных принципов его теории. Земмельвейс писал Сканцони:

Чтобы положить конец убийствам, я принял непреклонное решение неустанно противостоять всем, кто распространяет ошибочные суждения о послеродовой лихорадке… Ваше учение клеймит врача как турка, который в фатальном, пассивном смирении допускает этой трагедии поглощать женщин после родов… Я посвятил сто три страницы моей публикации о послеродовой лихорадке исключительно для опровержения всех ошибок и заблуждений, которые как заклятье мешают вам изменить свое отношение к этому заболеванию… Я публично сообщу вам необходимые инструкции… Но если вы, господин профессор, не опровергнув моей концепции, продолжаете рассказывать своим ученикам об эпидемической природе послеродовой лихорадки, я провозглашаю перед Богом и миром, что вы убийца и что «История послеродовой лихорадки» не будет несправедлива к вам, если увековечит память о вас как о Нероне в медицине в качестве расплаты за то, что вы первым выступили против моей спасающей жизни теории.