Шервин Нуланд - Врачи [Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству] [litres]

Я не психоаналитик. В критические периоды личной и семейной жизни Земмельвейса произошел ряд значительных, нарушающих эмоциональное равновесие событий, и многие из них, несомненно, оказали свое деструктивное влияние. О некоторых было упомянуто намеренно очень кратко в этой главе. Другие детали и обстоятельства ждут изучения другими авторами. Мой резюмирующий тезис можно сформулировать в нескольких абзацах: всю свою жизнь Игнац Земмельвейс с тоской смотрел на себя как на неудачника и аутсайдера; сын бакалейщика из захолустья, приехавший со своим неуклюжим немецким диалектом в великолепную столицу великой Австрийской империи, столицу, где, как ему казалось, на людей с его происхождением смотрели свысока и в профессиональной, и в социальной сферах жизни. Благодаря напряженной работе и гениальности ума он совершил монументальное открытие, озаренный ярким светом восходящей звезды новой австрийской медицины. Но среди избранных специалистов, прекрасно владевших литературным немецким языком, он никогда не считал себя достойным членом команды; он стеснялся писать и выступать на общественных форумах. Тогда как более уверенные в себе люди могли спокойно воспринимать критику, Земмельвейс в каждом замечании видел еще один факт остракизма и личного неприятия. Вскоре его теория и его самооценка слились в его сознании воедино. Даже когда до победы оставался один шаг, его представление о себе как о неудачнике и неуклюжем аутсайдере не изменилось. Сосредоточившись на небольшом промахе, он сбежал с освещенной солнцем арены, где лишь еще немного времени и несколько дополнительных выступлений принесли бы ему признание как одному из выдающихся европейских клинических исследователей. Друзей и сторонников Земмельвейса ошеломил его поступок. Но то, что они восприняли как предательство, было просто смятением жалкого маленького Наси, страдающего от чувства уязвленной гордости, вздорного бедолаги, который не мог представить себя профессором, одержавшим победу над венским мракобесием.

Но побег в Пешт не решил его проблем. На волне мадьяризации [15] Мадьяризация – переход на венгерский язык и усвоение венгерской культуры невенгерскими народами. Термин «мадьяризация» получил наибольшую известность в историографии по отношению к периоду 1867–1918 годов в истории Австро-Венгрии, когда венгерская верхушка развернула целенаправленную, амбициозную и довольно агрессивную политику по ассимиляции невенгерских меньшинств на землях Венгерского королевства. он носил венгерский национальный костюм и читал лекции на венгерском языке, но все еще оставался аутсайдером, возможно, считая, что мадьяры смотрели на него как на немца, а немцы – как на второсортного венгра. Несмотря на большой успех, достигнутый воплощением его идеи в Пеште, любая критика стала для него непереносимой, так как воспринималась им как очередное подтверждение невозможности добиться признания и неизбежности неудачи. И, наконец, в приступе безумия, которое было отчасти органическим, а отчасти неотвратимым результатом его почти сознательного самопророчества, он стал Самсоном Агонистом, слепым и яростным, пытавшимся снести столпы храма сопротивления его теории в надежде уничтожить тех, кого считал своими врагами, даже если это означало его самоуничтожение. Когда его битва была окончена, только Земмельвейс был мертв, а храм сопротивления остался стоять на месте.

Софокл мог бы написать греческий хор матерей, оплакивающих павших, – великий герой, великая истина, великая миссия и, наконец, безумный полет страстного высокомерия – все погибло. В этом не было вины богов, роль которых исполнили профессора акушерства; дело было не в состоянии науки середины девятнадцатого века; сам герой стал причиной своих несчастий.

Изобретение общего наркоза стало первым крупным открытием, подаренным миру американской медициной почти полтора столетия назад. По сей день оно остается нашим величайшим вкладом в искусство исцеления. Ни одно из блестящих достижений, совершенных в двадцатом веке, ни одна из наших многочисленных научных побед, удостоенных Нобелевской премии, не затмевает успеха небольшой группы американских ученых. «Группа» в данном случае не совсем подходящее слово, поскольку оно подразумевает определенную слаженность усилий, некое партнерство и консолидацию единомышленников. На самом деле не было не только никакого рода сотрудничества, но все происходило прямо противоположным образом. Единственное, чем были связаны между собой американцы, принимавшие участие в процессе зарождения методов обезболивания, это длительная ожесточенная битва за престиж и монеты, звон которых все еще эхом раздается в лабиринтах времени, несмотря на минувшие сто пятьдесят лет.

Изучение процесса решения этой проблемы, с учетом важности разработки ингаляционной общей анестезии, может вызвать смятение ума и чувств; при этом результатом, скорее всего, будет калейдоскоп имен, дат, претензий и официальных заявлений, а также еще один литературный памятник, подтверждающий предрасположенность человечества к соперничеству и злобе. Стремясь избежать этого, я выбрал путеводную звезду, которой буду придерживаться в своем рассказе: почти никто не станет отрицать, что решающее событие в истории анестезии произошло в центральной больнице Массачусетса 16 октября 1846 года, когда Уильям Томас Грин Мортон продемонстрировал эффективность действия эфира. Именно с этого момента общая анестезия начала свое существование; все, что происходило до этого дня, было лишь прологом, все, что имело отношение к этому открытию, было лишь интерлюдией, и все, что последовало за ним, дальнейшим логическим развитием. Цель этой главы – показать взаимосвязь между событиями тех дней: прологом, интерлюдией и заключительным моментом драмы, а также рассказать о последствиях, оказавших влияние на всех, кто работал над этой проблемой. С того момента началось реальное формирование хирургии как искусства, взял старт значительный прогресс в процессе физиологических наблюдений и открытий в области фармакологии, развитии технологий и последовательном создании инструментальной базы.