Карла Вайганд - Камеристка

— Всеобщее раздражение ищет выхода, — сказал папаша Сигонье. Между тем уже почти каждый день чернь останавливала кареты, угрожала кучерам и лакеям и оскорбляла их пассажиров.

— Теперь даже на улицах можно услышать насмешливые песни о «Людовике Сумасшедшем» и «Мадам Дефицит», — докладывала я мадам Франсине. То, что оскорбление короля и королевы больше не интересовало власти, было серьезным признаком краха монархии.

В конце 1787 года сильно заболел главный министр кардинал Ломени де Бриенн, которому недавно исполнилось всего шестьдесят лет. Он кашлял кровью, дыхание вырывалось у него со свистом. И с королем у кардинала были трудности; монарх стал как качающийся тростник на ветру, и выправить ситуацию ему не по силам. С одной стороны, слишком робкий, он мирился со многим, с другой — вел себя как слон в посудной лавке.

Де Бриенн был человеком Просвещения, приверженцем философов Вольтера и Руссо. Он понимал, что заскорузлые структуры больше не отвечают требованиям нового времени. Прогрессивно настроенный священник прекрасно разбирался во всех областях законодательства и управления. Но чего ему не хватало, так это способности делегировать полномочия. Тот, кто хочет делать все сам, в конце концов обязательно терпит крах.

Графиня де Монастир, дама очень образованная, выразилась совершенно определенно:

— Беззастенчивости, во все времена отличавшей политиков, ему недостает совершенно. В этом он походит на своего господина, короля.

Ему также не удалось заслужить популярность народа, напротив, в многочисленных памфлетах его постоянно высмеивали. Позже массы даже возненавидели кардинала.

Казалось, он был единственный, кого заботила военная беспомощность Франции. Раньше наша страна являлась одним из могущественнейших государств Европы. А сегодня? Беззубый лев. В сентябре 1787 года пруссаки дерзко пересекли голландскую границу и в мгновение ока захватили Нидерланды.

— Франция слишком бедна, чтобы послать солдат в Нидерланды. Мы не можем платить им необходимое жалованье, — объяснял королю Ломени де Бриенн, — избави нас Бог от того, чтобы какой-нибудь из наших врагов напал на нас. У меня есть сомнения насчет того, сможем ли мы защищаться.

Людовик только беспомощно покачал головой, и ему больше ничего не пришло на ум, как отправиться на охоту.

За год до этого, то есть в 1786 году, умер Фридрих Великий, и его преемник на прусском троне, король Фридрих Вильгельм II, после успешного завоевания Нидерландов отправил посла графа фон Альвенслебена в Версаль.

То, что этот немецкий аристократ доложил своему монарху в Берлин, распространилось, вопреки всякой предполагаемой секретности, со скоростью ветра при французском дворе и за его пределами:

— Здесь все — церемония, официальная одежда, внешний лоск, фразы, национальное болезненное тщеславие, мишура и интриги. Содержание все менее важно, чем форма.

Граф фон Альвенслебен был человеком трезво мыслящим, наблюдающим, он пришел в ужас от Версаля. При прусском дворе он привык совсем к другому.

«Франция кажется мне неопытным молодым человеком, которому нельзя прощать долги, потому что чем больше денег попадает к нему в руки, тем больший кредит будет ему предоставлен, а чем больше он им воспользуется, тем больше денег он будет разбазаривать.

Франция так же не в состоянии навести порядок в своих делах, как река не может бежать против своего течения, — писал домой граф. — Если будут предоставлены новые кредиты, то расточительность, беспорядок, злоупотребления сохранятся и народу станет еще тяжелее, чем раньше».

За несколько недель господин фон Альвенслебен понял, насколько прогнила наша страна. И от Людовика XVI прусский аристократ тоже был не в восторге:

«Его величеству, к сожалению, недостает ни воли, ни силы, так необходимых, чтобы устранить беспорядки при дворе и в стране и доказать свою силу».

Граф, к сожалению, был не единственный, кого шокировало такое инфантильное поведение короля.

Граф Оноре де Мирабо рассказывал в 1779 году на банкете мадам де Монье о следующем случае:

— Недавно я встретил одного человека, который выглядел поглупевшим от радости. «Месье, — кричал он, — на этой неделе я получил место у короля. Я — придворный чиновник королевского стола. Мой двоюродный брат, офицер, купил чин старшего шеф-повара, у моего племянника — чин королевского жарильщика, и нашей семье предлагают еще место королевского переворачивальщика вертела. Но я хорошо знаю, месье, что у меня должность самая тяжелая. Во время Большого застолья, праздничной воскресной трапезы короля, мне надлежит выкрикивать: «Питье для короля». Но если на мой выкрик не отреагируют, если государю не принесут питье, что мне тогда делать?

У меня нет полномочий приносить ему питье. Эту почетную обязанность исполняет виночерпий, но если он меня не послушается, если он меня вообще не услышит, тогда я лишусь своего места. Я буду разорен. Вы верите, месье де Мирабо, что до следующего воскресенья я научусь громко и четко выкрикивать: „Питье для короля“».

Человек был в полном отчаянии, и я попытался объяснить ему, что основанием для такого поста является этикет, а не внутренняя необходимость; что жадные министры выдумали все эти бессмыслицы, чтобы обеспечить себе удобные источники доходов. Я заверил доброго человека, что он может спать спокойно, потому что и без его вмешательства все будет сделано, и не важно, будет его голос звучать громко или тихо. Мужчина был счастлив и тысячу раз поблагодарил меня.

— Смешных постов и ненужных должностей при дворе предостаточно, — добавила мадам Софи де Монье. — Вспомните только о деятельности одной дамы, единственная задача которой — нести за королевой молитвенник, когда она идет в церковь, будто у королевы самой на это нет сил.

И моя госпожа, мадам Франсина, тоже могла добавить кое-что об этом безобразии:

— Вы не поверите, какие интриги плелись вокруг должности «носительница королевского платка». За честь нести за королевой на бархатной подушке сложенный определенным образом кружевной платочек теперешняя обладательница этой должности заплатила приличную сумму.

Тут граф де Мирабо не смог удержаться и вмешался в дискуссию:

— Что касается меня, то я выскажусь открыто: война привилегированным и привилегиям. Это мой девиз. Привилегии на пользу только королям, но в народе они вызывают лишь отвращение. Но тем не менее несмотря на все недостатки, революция отбросила бы нас во времена варварства.

Граф часто устраивал приемы, которые пользовались популярностью. У него можно было встретить самых интеллигентных и образованных женщин и мужчин. Тот, кого он считал достойным приглашения в свой дом, мог провести несколько очень возвышающих душу часов, наполненных остроумными шутками, за изысканными яствами, великолепными винами и глубокомысленными разговорами, приправленными интеллектом и иронией.