Карла Вайганд - Камеристка

— Здесь, в лесу, я забываю обо всех заботах, которые возлагаются на мои плечи из-за тяжелой ответственности за благосостояние государства, — признавался Людовик.

— Как хорошо для его величества, — сказала мне мадам дю Плесси, — но я сильно сомневаюсь, на пользу ли это общему благу, и, между нами, говорить о «благе государства» кажется мне сильным преувеличением, когда не хватает денег.

Королева постоянно пребывала в отчаянии от неспособности своего супруга править страной. Она призвала к себе того человека, который на протяжении десятилетий хранил ей верность: графа де Мерси.

Ему было уже почти шестьдесят лет, и двадцать из них он провел во Франции. Он обладал способностью заглядывать и за фасад. Граф и Мария-Антуанетта договорились немедленно отправить в отставку месье де Бриенна. Едины они были в том, что есть один-единственный человек, который может «вытащить повозку из грязи».

И таким человеком должен был стать Жак Неккер. Еще шесть лет назад швейцарского банкира изгнали из французского правительства, но в народе он был по-прежнему чрезвычайно популярен.

— И потенциальные заимодавцы будут ему доверять, — считал граф. — Его мы должны вернуть непременно.

Опытный австриец ошибался редко, но на этот раз он просчитался.

Переговоры со швейцарцем затягивались. Восемь дней он заставлял себя упрашивать.

— Это ведь я оказываю услугу Франции, а не наоборот.

Волнения в Париже продолжались. Возбужденные толпы забрасывали камнями кареты аристократов и их лошадей, отчего испуганные животные несли, и это приводило к несчастным случаям.

И кучеру мадам Франсины Гийому пришлось две недели проходить с повязкой на голове, потому что камень попал ему в лоб.

Жюльен предостерегал меня:

— Не садись больше ни в одну карету, если захочешь отправиться в Париж. На грузовых повозках и в крестьянских телегах, может, и не так удобно, но зато надежнее.

Я все поняла и дала ему обещание.

Немного по-другому было, когда я отправлялась в столицу с мадам Франсиной. Из-за важной должности при дворе ее упряжку для защиты всегда сопровождали прикомандированные швейцарские гвардейцы, и так мы могли не опасаться нападения черни.

Для многих дворян настали тяжелые времена. Народ оскорблял каждую женщину, хоть как-то походившую на даму. Тогда аристократкам стали советовать вульгарно ругаться и не стесняться в грубых выражениях на арго. Таких люди по крайней мере оставляли в покое, особенно если слова сопровождались непристойными жестами. Тогда они даже смеялись.

Если кто-нибудь становился слишком наглым, я дерзко кричала:

— Сукин ты сын, будь ты проклят, вали к своей старухе и оставь мою задницу в покое.

Это всегда помогало.

Позже жертвами гнева народных масс стали и слуги состоятельных людей.

Месье Неккер получил все полномочия, которые требовал, и мог править единовластно.

Длилось это недолго, пока не стало ясно, что Жак Неккер не сделал даже попытки излечить больную финансовую систему страны. Он знал, что до собрания Генеральных штатов пройдет еще восемь месяцев, и в этот промежуток времени «финансовый гений» из Швейцарии не предпринял ничего.

— Я не хотел преждевременно принимать решение, — с наигранной скромностью говорил он. Чем он активно занялся, так это получением кредитов, естественно, под ужасные проценты, чтобы пополнить разоренную государственную казну.

На этой смене в министерском кресле настояла королева. Но когда Жак Неккер снова вступил в должность, Мария-Антуанетта уже не была так рада своему вмешательству в высокую политику. Ее терзали сомнения, таким ли уж хорошим советчиком оказался на сей раз граф де Мерси.

Сразу после вступления Неккера в должность министра финансов недолгое время казалось, будто вот-вот произойдут изменения к лучшему. Государственные акции выросли в цене, и это позволяло надеяться на определенное оздоровление государственного бюджета. Люди снова вышли на улицы, но на сей раз, чтобы праздновать.

Громко и восторженно они приветствовали короля. Снова раздавалось «Да здравствует король». Народ благодарил Людовика за то, что он вернул женевского банкира.

В последние дни августа 1788 года не у всех было праздничное настроение. Папаша Сигонье реагировал на возвращение Неккера одним словом — дерьмо и от «финансового гения» ждал только одного — гадостей.

Моя госпожа в начале сентября решила посетить известную тогда в Париже предсказательницу. Почти все придворные время от времени ходили к мадам Отеро, чтобы она предсказала им будущее. Считалось, что ее пророчества сбываются сейчас чаще, чем когда бы то ни было.

Мадам Отеро, уроженка Корсики, соотечественница нашего теперешнего императора, предсказала мадам Франсине новый брак.

Для молодой хорошенькой и состоятельной вдовы, занимающей такое важное положение, предсказать это было не слишком рискованно. Но ясновидящая предрекла ей также и довольно раннюю смерть.

— Наслаждайтесь жизнью, мадам, — посоветовала она моей госпоже, — для вас это все продлится не очень долго.

На более подробные вопросы она сказала только, что проживет графиня не больше сорока пяти лет. Меня восхитило, как спокойно восприняла мадам дю Плесси дурную весть.

В поведении предсказательницы не было никакой театральности, и от этого ее предсказания вызывали доверие. Говорила она тихо, держалась легко, как будто просто беседует, когда заверила мадам Франсину, что та умрет без страданий, просто упадет и все.

— Ну, — насмешливо возразила мадам дю Плесси, — это прекрасное утешение.

Мадам Отеро очень серьезно посмотрела на нее и сказала:

— Поверьте мне, мадам, в ужасные времена, которые надвигаются на Францию и прежде всего на аристократию, это великая милость.

Когда мы покинули мудрую женщину, чтобы поехать во дворец дю Плесси, на улицах было столпотворение. Переполох был большой, и мы обе все еще дрожали, даже когда оказались в безопасности.

Положение было щекотливое, и только благодаря отважному вмешательству офицера кавалерии с нами не случилось ничего ужасного. Лишь разбили окно кареты.

Вечером мадам Франсина устраивала ужин для друзей, и мистер Джон Вильерс, впоследствии граф Кларендон, рассказал собравшимся о своих впечатлениях от сегодняшнего дня:

— В полдень я шел через площадь Дофина. Она была полна людей, готовых к схватке. Я видел, как королевские гвардейцы вступили в драку с горожанами, отбивавшими их удары дубинами и забрасывавшими их камнями.

У Джона Вильерса и многих других иностранных гостей сложилось впечатление, будто парижане больше не испытывают уважения к своему монарху.