Владимир Зарвин - Идя сквозь огонь [СИ]

— По праву? — холодно сверкнул глазами Валибей. — Мы хотя бы не искореняли славян как народ! А как поступали с нами вы?

Сколько тюркских племен было стерто с лица земли! Куда делись кипчаки, куманы, огузы? Вы их истребили!

— Ты преувеличиваешь, Хан. Народы, кои ты вспомнил, никуда не делись. Часть их приняла православие и слилась с Русью, другая часть откочевала на юг и растворилась в татарском народе.

Ты, Хан, — человек просвещенный и не можешь не знать сего!

Глаза Валибея полыхнули гневом, но он сумел сдержать яростный огонь, бушевавший в его сердце.

— Что ж, отчасти я могу с тобой согласиться! — неохотно признал правоту Дмитрия Владыка Степи. — Мой народ дал пристанище братьям, отступившим к югу под натиском Москвы.

Вы, урусы, всех нас именуете татарами, но с нами идут сыны и других племен. Те два молодца, что приволокли тебя ко мне, — куманы или, как у вас говорят, половцы, а тот, с кем ты давеча выходил на кулачки, — огуз, по-вашему — печенег.

Но все они — лишь малая часть народа, что некогда владел Вольной Степью. И для всех нас нет цели более высокой и желанной, чем вернуть себе земли предков. За это каждый из нас готов отдать свою жизнь!

Скажи, боярин, а ты готов отдать жизнь за Москву?

— Не был бы готов — меня бы здесь не было, — коротко ответил Дмитрий.

— Достойный ответ, — уважительно кивнул пленнику Валибей, — я поверю, если ты скажешь, что не боишься смерти!

— Смерти боятся все, Хан. Но многие из людей преодолевают страх перед ней во имя тех, кто им дорог.

— А вот я не боюсь смерти, и знаешь, почему? Не потому, что я великий храбрец, и не оттого, что мне чужды чувства, присущие другим смертным. Но я преступил черту, за которой бояться смерти нет смысла.

— Мудрено молвишь, Хан, — не понял слов собеседника Бутурлин, — поясни.

— Сие будет не сложно, — хмуро усмехнулся Валибей, — ты сам все узришь!

Он тряхнул плечами, сбрасывая плащ, и Дмитрий оцепенел от изумления. Степной Владыка был лишен конечностей.

Рукава его шелковой рубахи заканчивались на уровне локтей, а штанины шаровар — чуть ниже колен. Пустые сапоги, приставленные к подножью трона и отчасти прикрытые плащом, до поры создавали видимость ног.

— Ну, что скажешь, боярин? — вопросил у Дмитрия Валибей.

Бутурлин не сразу нашелся с ответом. Страшное откровение вождя ордынцев сразило его наповал.

— Кто сотворил с тобой такое? — наконец произнес он, сглотнув незримый комок в горле.

— Воевода Кондратий Воротынский, — ответил Валибей. — Ты, верно, слыхивал о нем?

— Я знаюсь с его сыном. Того же, о ком ты говоришь, давно нет в живых.

— Отрадно слышать! — кивнул татарский воитель. — Жертва пережила своего палача…

— Как это сталось? — нашел в себе силы задать вопрос Бутурлин.

— Мы с сыновьями как-то возвращались из набега, а неверные подстерегли нас на границе моих владений. Их было втрое больше, и все мои люди полегли в бою. Меня же с детьми Вортынский захватил живьем.

Поглумившись над моими сынами, Воевода им обоим перерезал горло. Хотел сделать то же и со мной, но, увидев, что в моих глазах нет страха, передумал.

Как-то в одной старинной рукописи я прочел, что хуже смертной казни лишь казнь жизнью! Если ты не уразумел, что такое «казнь жизнью», погляди на меня, и тебе сие станет ясно!

Смерть — конец земных страданий, жизнь калеки — бесконечная вереница мук, особенно когда ты лишен сил мстить за прерванные жизни родных.

Едва ли Воротынский читал тот манускрипт, но мысли, изложенные в рукописи, были ему не чужды. Решив, что мой пример послужит острасткой прочим татарским Владыкам, он лишил меня рук и ног и, привязав к седлу, пустил коня в дикую степь.

Аллах не дал мне умереть, а жажда мести наполнила мою душу новой силой.

Мне доводилось слышать о слепом чехе, разбивавшем в сечах германцев. Если слепец-христианин мог водить войско в походы, отчего то же самое не сможет делать лишенный рук и ног правоверный?

Хотя я уже не мог возглавлять своих людей в битвах, воинский опыт и смекалка по-прежнему верно мне служили.

Заново собрав отряд, я сумел доказать всем, что дух может быть сильнее бренной плоти, а мой пример зажег сердца тысяч храбрецов, идущих наперекор судьбе!

Теперь воинов ведет в бой Надира, моя дочь. И бойцы последуют за ней даже к шайтану в зубы! Ты, боярин, уже изведал силу ее ударов, пусть теперь изведают те, кто послал тебя на смерть!

— А ты не боишься за нее? — не поверил в искренность Хана Бутурлин. — Если бы ей вместо меня встретился другой московит, ты бы мог навсегда утратить свое дитя!

— Наши жизни в руках Аллаха, — воздел очи горе Валибей, — рано или поздно мы все предстанем пред ним!

Мусульманина, павшего в битве за веру, ждут райские сады, и я не желаю для Надиры лучшей участи! Жаль, что мне не светит погибнуть в бою.

Я могу лишь надеяться, что Всевышний оценит мои труды и наградит своего раба легкой смертью. Однако кто знает, что ждет нас в грядущем?

Быть может, враги застанут меня врасплох, когда рядом не окажется стражей. Но я подготовился к сему. Видишь меч на подставке перед моим троном?

Ты, верно, решил, что он мне нужен для истязания пленных? Нет, я его приберег для себя. Те, кому ненавистно мое имя, едва ли убьют меня сразу. Скорее, они поступят со мной в духе Воротынского.

Я же паду сердцем на меч и не дам недругам насладиться моими предсмертными муками! Видишь, как я откровенен с тобой, боярин? До тебя я никому не раскрывал своих тайн!

— В чем же причина такой откровенности, Хан? — вопросил степного Владыку Бутурлин.

— Считай, боярин, что это — дань уважения к тебе. Сильный и смелый враг достоин почета, пусть он даже неверный!

Окажись ты моим пленником лет десять назад, я бы отпустил тебя с миром. Но ныне я не свободен в поступках. Человек, коего ты искал, чтобы покарать, желает сам покарать тебя!

— Тевтонец знает обо мне? — встрепенулся Дмитрий. — И какую смерть он мне готовит — от петли или клинка?

— Он вовсе не жаждет твоей смерти, — отрицательно покачал головой Валибей, — ему будет достаточно, если я поступлю с тобой так, как когда-то обошлись со мной твои соплеменники…

— И ты сделаешь то, о чем он просит? — изумился Дмитрий. — Уподобишься палачу?

— Что поделаешь! — вздохнул вождь степняков. — Мне бы не хотелось делать сего, но германец настаивает…

Ты был прав, боярин! Нам нужны каленые стрелы, кои он поставляет моему воинству, и я не хочу портить с ним отношения.

Посему я исполню его просьбу. Завтра на рассвете ты уравняешься в возможностях со мной!..

В одно мгновение Бутурлину стало ясно, почему Валибей не убил его сразу. Он решил порадовать тевтонца зрелищем того, как ненавистного ему московита превращают в калеку.