Андрей Домановский - Загадки истории. Крымское ханство [litres]

Судя по всему, крымцы использовали для защиты кожаный или стеганый мягкий доспех – так называемый тегиляй. Его название происходил либо от монгольского «хатангу дегель» – «прочный, как сталь, кафтан», либо от монгольского же «тегель» – «шитье, стежка». По внешнему виду его можно описать как толстый стеганый спускавшийся ниже колен халат или, скорее, кафтан, напоминающий толщиной, весом и прочностью ткани пресловутый ватник. У него были короткие рукава, позволявшие легко манипулировать оружием в бою, прежде всего стрелять из лука, и высокий стоячий воротник, предназначенный для защиты шеи и головы воина.

Изготавливался тегиляй из сукна или других прочных тканей, внутри заполнялся хлопком или пенькой. Благодаря своей мягкости и теплоте был такой простейший доспех удобен и практичен также как верхняя теплая одежда, согревающая в холодное время года, и как спальный мешок во время ночного привала. Застегивался тегиляй прочными расположенными на груди пуговицами и был, по большому счету, вполне надежной защитой от вражеского метательного или даже огнестрельного оружия, в том случае, если расстояние до стрелка превышало несколько десятков метров. Спасал он и от рубящих ударов, приходившихся по касательной, и от неглубоких – до 3–5 см ударов колющих. Тегиляй мог дополняться такой же стеганой шапкой, выполнявшей роль шлема. Как мы упоминали, лишь знать и наиболее богатые воины могли позволить себе кольчугу или элементы турецкого доспеха. Вероятно, они использовали и элементы конского доспеха – стеганые попоны и маски.

В поход татары выдвигались после предварительного смотра, происходившего в сборном пункте в Ферах-Кермане, где ханы оценивали численность и боеспособность прибывшего войска, проводили военные советы и отдавали первые походные приказы. Вместе с перекопской крепостью Ор-капы Ферах-Керман был важнейшим пограничным пунктом на пути с Крымского полуострова на материк.

С собой в военный поход не брали ничего лишнего, что могло бы служить обузой и замедлить скорость передвижения отрядов. Это относилось не только к очевидному отсутствию комфорта или тяжелого вооружения – пушек, но также и к обеспечению воинов и их лошадей пропитанием. Перевозимые запасы еды и фуража были крайне незначительными – предполагалось, что и кони, и их всадники смогут добыть себе корм в самом походе, в дикой степи выпасом и охотой, в населенной местности – грабежом запасов местного населения. Дортелли д’Асколли отмечал: «Они (татары) никогда не стесняют себя в походе ни обозами, ни какою-либо другою ношею, кроме небольшого количества проса или истертого сыра». Ему вторит Михалон Литвин, замечающий, что «татары не запасаются в дорогу овсом для коней, чтобы не обременять себя». «В еде татары неприхотливы», – отмечает литовский дипломат. То же повторяет и Юрий Крижанич: «Они носят легкое вооружение, и коней своих также легко навьючивают; никаких обозов с запасами, не возят хлеба, соли, вина не просят, довольствуясь одним конским мясом».

В связи с необходимостью обеспечить кормом лошадей походы предпринимались летом, когда кони отъедались на вешних травах и могли питаться в степи подножным кормом, либо не слишком снежной зимой, когда у лошадей была возможность добывать себе сухую траву из-под невысокого, не покрывшегося твердой коркой снега – питаться, по словам Михалона Литвина, «пушистою травою, добытою из-под снега ударами копыт». В случае же зимы снежной, когда кони проваливались в глубокие сугробы по брюхо, походы становились невозможными. Опасность для татарских лошадей представлял и твердый наст – ледяная корка на снегу, резавшая коням ноги и ранившая копыта.

Татарские воины во время похода питались кониной и хлебом. При этом они практически никогда не убивали больную лошадь, но дожидались, когда она падет сама. После этого, разделав тушу, татары клали кусок сырого мяса под седло, где во время похода оно пропитывалось конским потом, прело и размягчалось до тех пор, пока становилось пригодным к употреблению. После этого воины доставали мясо из-под седла и охотно ели, приправляя припасенными для это специями. Реже, во время безопасных привалов после долгих переходов, в особенности за несколько дней до предстоящего сражения, мясо могли готовить в походных котлах (казанах), чтобы восстановить силы воинов и поднять их боевой дух. Массовой обычной пищей была также гречневая и ячменная каша. «Питаются хлебом, кониной, – писал Михалон Литвин, – однако татарин решается зарезать только больную лошадь, либо когда она падает сама, что бывает очень часто. Но самая обыкновенная их пища состоит из простой ячменной и гречневой каши. Они отличаются на войне умением переносить жажду, голод, труд, бессонницу, жару, холод и вообще все лишения и невзгоды климата».

Вообще неприхотливость татар в питании была широко известна. Ходили предания, что даже крымские ханы были в быту скромны и невзыскательны до аскетизма. Так, обычно у них бывало не более одного наряда, который они не обновляли до тех пор, пока он вовсе не изнашивался. По своему обыкновению они не раздевались в течение шести месяцев, но уж когда снимали свое одеяние, то назад не надевали, а отдавали кому-либо из своей свиты. Мартин Броневский, побывавший у татар в 1578 г., писал, что «простой народ не имеет хлеба, употребляет вместо него толченое пшено, разведенное водой и молоком». Видимо, с этой широко известной «всеядностью» татар, которые, по мнению турок, ели чуть ли не падаль, связан эпизод, случившийся с татарским войском в 1691 г. под Белградом, во время задунайской кампании турецкого султана.

Бедствия, которым подверглись крымские татары во время этого похода, сочувственно описывает Мухаммед Герай. Турецкий главнокомандующий Халиль-паша, крайне пренебрежительно относившийся в татарам, считал их совершенно недостойными человеческих условий и питания и приказал скормить им в качестве провианта несколько возов пришедших в совершенную негодность заплесневелых сухарей, заявив: «Вот провиант – пусть они его и жрут». Вынужденные за неимением другой пищи есть испорченный хлеб многие татарские воины заболели и умерли, а бессовестный Халиль-паша получил из султанской казны деньги, якобы потраченные им на обеспечение татарского войска провизией и фуражом.

В этих ужасных условиях собрались представители татарской знати, беки ширинские и ногайские, к калге, поскольку сам хан в это время был в Стамбуле, и обратились к нему с такими словами: «Пошли, Господи, бедствие на тебя и на отца твоего! Вы нас подвергаете таким бедствиям; вы хотите извести нас; вы разорили очаги наши! Какое нам дело до этой кампании, чтобы заставлять нас таскаться здесь зимою и претерпевать всякие беды?! Османы, небось, забрав что им следовало, покончили свое дело да и ушли по своим краям; а какая же надобность ради их интереса нас заставлять шляться по этим местам?! Твой отец опять уехал в Стамбул облизывать османские блюда. Мы не желаем, чтобы он дольше был ханом, а ты калгой. Какая ему была выгода, бросив Крым, зимовать в чужой стране?! Если ему надоело ханствовать, так разве не найдется что ли людей на его место?! Чтобы вас обоих Господь Бог лишил существования!» Узнав о столь красноречиво выражаемом гневе, пребывавший в Стамбуле хан отрекся от престола и не захотел возвращаться в Крым, справедливо полагая, что его там могут убить.