Андрей Домановский - Загадки истории. Крымское ханство [litres]

Инициатива, благодаря особенностям татарского войска и географии, принадлежала, как видим, крымскому хану. И прекрасно осознавая это, он был волен либо идти на войну в чужие пределы, либо уклоняться от нее, ведь на самом полуострове ему, до поры до времени, ничто не угрожало. Московский князь мог сколько угодно, стремясь сохранить лицо и заставить с собой считаться, бряцать оружием, стоя на Оке-реке, однако не имел ни малейшей реальной возможности перейти ее и углубиться в степь, а тем более напасть на Крым. Ситуация, в которой оказалась Московия того времени, равно как и поведение ее правителя, весьма напоминали поведение некоторых наших современников, не имеющих никакой возможности напасть, к примеру, на Соединенные Штаты Америки, но при этом все же усердно потрясающих устаревшими стратегическими бомбардировщиками, недоработанными новыми танками с массой конструктивных недостатков и тактическим ядерным оружием.

Таким образом, даже несмотря на утрату княжеской грамоты о подданстве и воинственные заявления Василия ІІІ, было понятно, кому принадлежит стратегическая инициатива начала войны, а кто вынужден будет обороняться; чья территория, в случае необходимости, подвергнется нападению и разорению, а чья останется практически недосягаемой для врага. Степи и защищенное мощной крепостью узкое горлышко Перекопского перешейка играли в то время, если продолжить предложенное сравнение с современностью, роль системы противоракетной обороны, надежным зонтиком закрывающей территорию США от возможного ядерного удара. Поэтому не приходится сомневаться, что после вторжения 1521 г. московский князь должен был трижды подумать, прежде чем начать открыто перечить и действовать против воли крымского хана.

Василий III, вполне вероятно, столь открыто вызывал Мехмеда Герая на бой как раз потому, что знал, что тот в ближайшее время не явится, будучи занят на другом фронте, готовя ответный поход на Астрахань, ударившую ему в спину в то время, когда он воевал против Московии. Предпринятый осенью 1522 г. поход увенчался полной и безоговорочной победой крымцев. Хаджи-Тарханский юрт возглавил Бахадыр Герай – старший сын Мехмеда Герая.

Судьба никогда не была столь благосклонной к Мехмеду Гераю и возглавляемому им Крымскому Юрту. Мехмед Герай успешно продолжил и довел до логического завершения дело своих предшественников – Хаджи Герая и Менгли Герая, создавших крымское государство, отстоявших его независимость и утвердивших Крым в качестве Великого Улуса – Улуг Улус. Этому крымскому хану, в течение всего лишь двух лет, с 1521-го по 1523 г., удалось реализовать практически все стратегические задачи по укреплению геополитического положения Крымского ханства и реального утверждения его власти над всеми осколками некогда великой Золотой Орды. Действительно, во главе Казанского ханства стоял его младший брат Сахиб Герай, Астраханское ханство возглавил старший сын Бахадыр Герай, а правителю Великого княжества Московского Василию ІІІ было решительно и убедительно указано на его реальное место среди ордынских наследников, он был усмирен. Как ярко и образно писал известный бахчисарайский историк, глубокий знаток крымской старины и биографий крымских ханов Олекса Гайворонский, «под крыльями Крымского Юрта наконец были собраны все земли Улуса Бату».

Казалось, ничто не предвещало беды, когда она вдруг явилась оттуда, откуда ее никак не ждал Мехмед Герай – от якобы умиротворенных и покорившихся ему ногайцев, бывших его верными соратниками и в походе на Москву, и в походе на Астрахань. Посчитав, что крымский хан непомерно усилился в результате своих завоеваний и, расставляя своих сыновей на правление, вскоре поставит кого-то из них править и Ногайской Ордой, ногайские беи сплели тонкую сеть заговора, опутали ею беспечно доверившегося им хана и убили его вместе со старшим сыном. После этого ногайское войско всей своей мощью обрушилось на ничего не подозревавших вчерашних союзников – крымцев. Русский летописец писал, что Мехмед Герай, «Астрахань одолев, возгордился зело. И сговорившись в Астрахани бывшие ногая, убили царя и сына его проклятого, и прочих крымских врагов избили».

Оставшееся без главнокомандующего крымское войско беспорядочно разбегалось, направляясь в Крым, а за ним по пятам гнались ногайцы, рассчитывавшие поживиться на богатом полуострове. Полуостров, бывший практически недоступным для тогдашней пешей рати московского князя, отягощенной артиллерией и обозами с припасами, был легкодостижим для кочевников, войско которых было таким же подвижным и не связанным с обозами, как и у самих крымских татар. Надежной защитой от такого рода врага обычно был Перекоп, но только не в этом случае – перешеек практически некому было защищать, не было достаточного количества воинов, не было организовано командование – и в итоге неприступный в иных условиях рубеж продержались всего три дня. Ногайцы прорвались на полуостров и в течение месяца, в апреле – мае 1523 г., грабили и опустошали его, а затем ушли на Волгу.

Ногайский погром поставил жирный крест на всех внешнеполитических достижениях Мехмеда Герая. Хаджи-Тархан был для Крыма потерян, а московское княжество получило возможность перевести дух и, не опасаясь гнева крымского хана, приступить к борьбе с Казанью. Таким образом, для Москвы пришло избавление оттуда, откуда она не ждала. Впрочем, это был далеко не первый раз, когда одни кочевники жестоко громили других, угрожавших Московскому государству, – достаточно вспомнить, как спасали московитов предшественники Мехмеда Герая на крымском престоле Хаджи Герай и Менгли Герай. Преемникам же Мехмеда Герая многое пришлось начинать заново, в том числе и на московском направлении.

Возобновить военное давление на Москву крымские ханы попытались уже два года спустя после ногайского погрома. В это время власть в Крымском Юрте принадлежала жестокому и расчетливому Саадету І Гераю (1523–1532 гг.), который многие годы провел в Стамбуле, хорошо знал тамошние порядки, набрался там османских привычек и, что самое главное, был практически прямым ставленником турецкого султана Сулеймана І Великолепного (1520–1566 гг.), пользуясь его поддержкой, в том числе и военной. Установившиеся в это время между Стамбулом и Крымом отношения точно охарактеризовал в метком замечании бей из рода Барын: «Нашему хану султан – как будто родной отец. Он у него там жил и вырос, и какие он видел обычаи у турецкого султана – те же и у него обычаи».

Попавший за время пребывания в турецкой столице в мощное поле притяжения османской культуры и политической традиции, новый крымский хан уже не стремился, подобно его предшественнику Мехмеду Гераю, утвердить архаичное, преимущественно символическое доминирование над осколками Золотой Орды. Он явно отдавал предпочтение Realpolitik перед внешними выражениями почтительности и покорности со стороны на самом деле самостоятельно правивших государей. Впрочем, при случае Саадет Герай охотно пользовался громкими титулами, заявляя, что «Хаджи-тарханский хан Усеин мне брат; и в Казани Сахиб Герай-хан – мой родной брат. А по другую сторону – казахский хан, тоже мой брат, и Агиш-бей – мой слуга. А по эту сторону – черкесы и Тюмень мои, и польский король – холоп мой, а валахи – мои пастухи».