Александр Усовский - Иосиф Первый, император всесоюзный

По сути, большевики сделали подавляющее число крестьян (то есть тех, кто на основании решений большевистского правительства получил в собственность чужую землю) своими «подельниками»; отныне успехи большевиков были успехами крестьянской России, а их поражения — поражениями «народа-богоносца», и до самого конца Гражданской войны этот общественный договор действовал относительно устойчиво.

С рабочими же дело пошло не столь успешно; экспроприация собственности на средства производства и последующая их национализация не дала рабочим практически ничего — кроме осознания себя «гегемоном революции». Рабочим малоквалифицированным и низкооплачиваемым этого было достаточно, а вот «рабочая аристократия» (те же работники оружейных заводов) особого удовлетворения от Октябрьского переворота не получила — ИХ Революцией был Февраль; посему ничего удивительного в том, что с большевиками на стороне «белых» сражались РАБОЧИЕ (наибольшую известность в этом плане заслужили ижевские и воткинские оружейники, восстание которых осенью 1918 года нанесло большевикам тяжелый удар и отвлекло у них значительные силы с других фронтов) не было — идеология белого движения, как политического продолжения Февральской революции, была им ближе, чем идеи большевиков.

Но в целом надо сказать, что большевикам удалось привлечь на свою сторону крестьянство, то есть большую часть трудоспособного (и военнообязанного) населения России (рабочие тогда составляли едва ли десять процентов жителей страны) — пусть и за счёт грубого слома «священного права собственности». Владение землёй (вернее, достаточным для безбедного существования пахотным клином) было извечной мечтой русского крестьянства — и большевики эту мечту исполнили!

Правда, надо сказать, что этот ход руководства РСДРП(б) — лишение прежних владельцев прав собственности на пахотные земли и национализация средств производства (заводов и фабрик) — сделал яростными и безоговорочными врагами Советской власти доселе имущие классы: дворянство и буржуазию. И по-человечески ненависть «бывших» к новой власти понятна и объяснима: люди были элементарно ограблены до нитки, превращены в граждан второго сорта (а потом и вообще — в заложников), низведены до роли дичи на большой охоте («красном терроре»), сценарий которой был написан РСДРП(б) именно с целью окончательно застолбить свое экономическое и политическое господство в стране.

Зато большевики этим несложным, но весьма решительным шагом (отъемом собственности) за чужой счет, то есть, не вкладывая ровным счетом ни одной копейки, смогли обеспечить себе безусловную политическую поддержку 70–80 %% населения страны (на первых порах). И именно с точки зрения технологии удержания власти этот злодейский отъем был крайне эффективным инструментом внутренней политики. Тем более — ни дворянство, ни (в меньшей, правда, степени) буржуазия — не были серьезными противниками новой власти.

Русское дворянство как сословие, де-юре обладавшее политической властью, в России к 1917 году деградировало как политический класс, перестав соответствовать тем требованиям, которые История обычно предъявляет правящим элитам. Все эти Голицыны и Оболенские, о которых с придыханием пели в девяностые годы по всем ресторанам СНГ, к моменту крушения Империи были ничтожной политической силой, ибо не имели ни воли, ни решимости к удержанию своей власти, ни вразумительной программы действий, ни вождей, обладающих необходимой харизмой. Вырождение русского дворянства привело к закономерному итогу — кладбищу Сен-Женевьев-де Буа; большая часть тамошних могил стала последним приютом мужчинам, в 1917–1920 годах бывшим в призывном возрасте и способным носить оружие. О чем это говорит? О том, что подавляющее большинство дворянства сочло возможным трусливо бежать со своей Родины вместо того, чтобы умереть в битве со своими врагами. Вожди «белого движения» были, главным образом, выходцами из простонародья — и генерал Корнилов, и генерал Кутепов, и генерал Деникин, и генерал Юденич, и генерал Краснов имели крестьянских или казачьих предков! «Белая кость» среди известных деятелей Гражданской войны с «той» стороны не представлена фактически никак — князья Голицыны, Юсуповы, Трубецкие, Волконские, графы Шереметевы, Шуваловы, Строгановы, о которых ныне с придыханием шепчет «графиня» Фекла Толстая — оказались неспособны возглавить сопротивление большевистскому перевороту (в отличие от своих «коллег» во Франции 1789–1793 годов) и попросту сбежали из страны, как прогоревшая труппа третьесортного шапито.

Против большевиков сражались не дворяне — с ними насмерть бился русский «средний класс», разночинцы, вкусившие либерального воспитания и в феврале 1917-го ставшие, наконец, политическим классом. Именно русский либерализм (пусть и едва обозначившийся) и стал настоящим Врагом большевизма — и именно с ним большевики сражались наиболее яростно и бескомпромиссно. Этому либеральному политическому классу БЫЛО ЧТО ТЕРЯТЬ — большевики пошли на национализацию сначала крупной, а затем, во время «военного коммунизма», и вообще ВСЕЙ промышленности — и посему он воевал с большевиками ДО КОНЦА.

Дворянство было становым хребтом русской державы триста лет, от времен Ивана III до куцых дней правления «гатчинского капрала» Петра III. 18 февраля 1762 этим императором был подписан Манифест о вольности дворянства. По нему все дворяне освобождались от обязательной гражданской и военной службы; состоявшие на государственной службе могли выходить в отставку. Они могли беспрепятственно выезжать за границу, а при желании — служить иностранным государям; Российская империя, напомню, была не национальным, а сословным государством, в котором имело значение принадлежность к определенному сословию (ну, еще к конфессии), но отнюдь не к национальности. Это потом подобная служба будет приравниваться (и очень правильно!) к измене Родине — во времена же «просвещенного абсолютизма» ни у кого не вызывал удивления пятый пункт упомянутого манифеста: « Продолжающие службу, кроме нашей, у прочих европейских государей российские дворяне могут, возвратясь в отечество свое, по желаниям и способности вступить на ваканции в нашу службу; находящиеся в службах коронованных глав теми ж чинами, на которые патенты объявят, а служащие у прочих владетелей с понижением чинов, как о том прежнее узаконение установлено, и по которому ныне исполняется»..

Так вот — Манифест Петра III стал документом, предопределившим крах дворянства как главной политической силы в России через сто с небольшим лет после своего опубликования. Потому что военная служба (да и вообще всякая «государева» служба) по этому манифесту перестала быть обязательной для дворян — и с этого момента началась неудержимая деградация дворянства, превращение его представителей в жирующих в своих усадьбах сибаритов, в «лишних людей». Был сломан ключевой пункт «общественного договора» — дворянство имело право на политическую власть в стране, лишь будучи военной кастой. Крестьянин понимал, что его помещик имеет право владеть землей (и в определенной степени быть владельцем его «души») именно потому, что и сам помещик обязан за это по первому требованию государя отдать жизнь за Отечество на поле брани. Как только этот механизм был русскими царями сломан — вопрос об отрешении дворянства от политической власти в стране стал лишь вопросом времени.