Кристофер Бакли - Собиратель реликвий [litres]

– Мне кажется, я понял, в чем дело. Это пентименто.

– Пентименто?

– Да, – продолжал Дисмас, – именно так. Я теперь вспомнил. Холст хранился у меня много лет. Когда-то я нарисовал на нем эмблему Кранаха. Темперой. А потом забыл об этом. Видите ли, со временем темпера выцветает. Особенно на льне. И рисунок… исчез. И когда я взялся за изготовление плащаницы, то не вспомнил о нем. Очень неосмотрительно с моей стороны, – с нервным смешком добавил он. – Вы совершенно правы, ваше высокопреосвященство. Я не слишком сообразителен. И теперь уповаю на ваше милосердие.

– Милосердие? Значит, вы ожидаете милосердия?

– Это добродетель, завещанная нам Господом.

– Не смейте говорить нам о Господе! Вы осквернили Его светлый образ! – Альбрехт гневно указал на плащаницу.

– При всем уважении должен отметить, что ваше высокопреосвященство были не столь взыскательны к лодке святого Петра…

– Стража!

Дисмаса увели.

– Письмо для курфюрста, мастер Спалатин. Из Майнца. От кардинала.

Спалатин с неохотой принял из рук помощника письмо: наверняка это очередная ламентация Альбрехта о Лютере. Сколько их уже было, от просительных до кипящих возмущением по поводу отказа Фридриха выдать Лютера.

Он потянулся за ножом – срезать печать. Скорее всего, в письме одни лишь укоризненные упреки и горькие сетования на то, что Фридрих не явился на церемонию возведения Альбрехта в кардинальский сан. Что не имело ни малейшего отношения к Лютеру. Фридриху просто нездоровилось.

Спалатин начал читать.

О боже.

Он заторопился в покои Фридриха. Вручил послание курфюрсту. Фридрих принялся за чтение, хмуря лоб.

Ваш гнусный и достойный презрения заговор раскрыт. Неужели вы и вправду полагаете, что это отвратит нас от нашего стремления исполнить волю Святого престола и предать вашего монаха-еретика Лютера в руки правосудия?

Фридрих недоуменно посмотрел на Спалатина:

– Ради всего святого, о чем он?

– Читайте дальше.

Ваш поставщик святынь Дисмас, назначенный исполнителем этой возмутительной и вероломной авантюры, – мой пленник. Не сомневайтесь в том, что к нему применяются самые пристрастные методы дознания. Не сомневайтесь также, что его признания с подробным изложением всех ваших святотатственных махинаций в самом скором времени будут опубликованы по всей империи, к позору Саксонии и дома Веттинов.

Писано сего дня вашим братом во Христе, чье Святое имя вы подвергаете поношению покровительством еретику Лютеру, а теперь еще и кощунством самым богомерзким,

ALBERTVS. CARDINA. MAGVN [5] Альбрехт, кардинал Майнцский (лат.) . .

– Он спятил, – покачал головой Фридрих.

– Скорее всего, обнаружил, что плащаница подделана мастером Дисмасом. Этим и объясняются речи о святотатстве и кощунстве. Непонятно только, почему он считает, что в этом замешаны вы.

Фридрих смотрел на письмо:

– Тут какая-то уловка. Хитроумный ход, чтобы взять верх в деле Лютера.

– Возможно. Но логика туманная. На мой взгляд.

– Как бы там ни было, – вздохнул Фридрих, – он заполучил Дисмаса.

– Боюсь, что так.

– Вы упоминали о какой-то новой пытке…

Спалатин кивнул.

– И?

– Это так называемая марионетка. Применяется двумя… двумя способами…

– Да рассказывайте же, Георг!

– Уши, ладони и ступни прокалывают крючьями. Жертву подвешивают. И дергают за веревки. Отсюда и название. Этой пытке намеревались подвергнуть Бернгардта, нюрнбергского мошенника. Она пользуется успехом у публики: казнь растягивается на сутки.

Лицо Фридриха исказила гримаса омерзения.

– Когда было отправлено письмо?

– Пятого дня.

– О господи!

– Дисмас – выносливый малый. Вы же помните, он из райзляуферов.

– Висеть на крючьях – это не сражаться, Георг. Он поступил скверно, но я не желаю оставлять его Альбрехтовым инквизиторам на расправу. Вам следует поторопиться. Вы готовы?

Спалатин кивнул.

– Предложите все, что посчитаете необходимым. Выясните, почему Альбрехт полагает, что мы причастны к этой… напасти.

Спалатин поклонился и направился к дверям.

– Георг?

– Да, ваша милость?

– Вызволите Дисмаса во что бы то ни стало. Я ему сам шею сверну.

В майнцском кардинальском дворце Спалатина проводили в приемную. Тело ныло от сумасшедшей скачки. Он невольно скрипел зубами, ковыляя по каменному полу. Не желая выдавать свою слабость, Спалатин с усилием выпрямился, расправил плечи и переступил порог приемной. Ему тут же пришлось склониться, чтобы облобызать подставленный перстень, и позвоночник будто проткнули раскаленным прутом.

– Ваше высоко… преосвященство.

– Вам нездоровится, мастер Спалатин?

– Возраст, ваше высокопреосвященство.

– Судя по всему, дорога была не из легких.

– Курфюрст наказывал передать вам заверения в братской любви. Он в высшей степени удручен и встревожен вашими, если мне будет позволено так выразится, ошеломляющими заявлениями.

– С вашего позволения, мы глубоко опечалены нашим некогда возлюбленным братом.

– Ваша эпистола не оставляет в этом сомнений. Мой господин приказал выяснить причину, по которой ваше высокопреосвященство полагает курфюрста сопричастным какому бы то ни было вменяемому деянию.

– Мастер Спалатин, давайте не станем разыгрывать невинность, – фыркнул кардинал и дал знак монсеньору.

Тот достал из ларца сложенный отрез льна и без лишних церемоний разостлал его на длинном столе с поспешностью лавочника, показывающего третьесортный товар.

« Res ipsa [6] Та самая вещь (лат.) . . Вот и доказательство», – подумал Спалатин, осеняя себя крестным знамением.

– Да будет вам, – сказал Альбрехт. – Мы же с вами знаем, что в этом нет нужды.

Спалатин вглядывался в восхитительное изображение, затылком чувствуя пристальный взгляд Альбрехта.

– Великолепная вещь. Мои поздравления вашему высокопреосвященству.

– Мы бесконечно польщены вашим одобрением. Скажите, не кажется ли вам, что правая длань Господня особенно удалась?

Спалатин пригляделся. Сначала он ничего не заметил, но потом увидел рубиновый перстень в пасти… Господь всемогущий! Подпись Кранаха? Да что это все… Он перевел взгляд на Альбрехта:

– Даже не знаю, что сказать, ваше высокопреосвященство.

– Вам знакома эмблема придворного живописца Кранаха?

– Да. И тем не менее…

Альбрехт стукнул пальцем по тронному подлокотнику:

– Нам не до шуток, мастер Спалатин. Будьте очень осторожны: не ровен час под вами разверзнется твердь, и вас подвесят в наших казематах, рядом с вашим приятелем-заговорщиком.

Спалатин пытался уяснить картину происшедшего. Неужели Кранах действительно был автором плащаницы? В подписи не усомнишься. Но зачем это Кранаху? Вдобавок с чего бы Альбрехту покупать плащаницу, на которой стоит подпись художника?