Кристофер Бакли - Собиратель реликвий [litres]

– А известны ли вам намерения вашего досточтимого крестного в отношении еретика Лютера?

– В отношении Лютера? – переспросил Дюрер. – Ах, Лютера! Там то еще дело…

– Ересь – весьма серьезное дело. А в данном случае – чудовищное.

– Угу… – произнес Дюрер тоном, допускающим неоднозначные толкования.

– Его нападки на святейшего отца не прекращаются. Смею заверить, они чрезвычайно досаждают его святейшеству. Настолько, что он едва в состоянии посвящать себя своим неотложным занятиям…

«Господи, не дай Нарсу уточнить про содомию!» – беззвучно возопил Дисмас.

– Пиршествам и застольям? – уточнил Дюрер.

Кардинал Арагонский холодно посмотрел на него:

– Возведению нового собора Святого Петра. Ревностному покровительству искусствам. Зоологическим исследованиям, приносящим ему такую отраду! Его слон, Ганно… С Ганно его святейшество просто как ребенок! А еще охота… Его святейшество – человек многих увлечений и призваний…

– Да, он ни от чего не отступается, – согласился Дюрер.

– К превеликому сожалению, его нынешняя некрепость в седле не позволяет ему участвовать в загоне. Однако же именно он, саморучно, наносит милосердный смертельный удар, поражая добычу копьем! Будто святой Георгий, поражающий змия! Решительный. Непреклонный. Если бы Лютер сподобился это узреть, то исполнился бы великого трепета.

– Зрелище, должно быть, и вправду впечатляющее, – согласился Дюрер. – Заколоть копьем обессиленного, израненного зверя… Это не каждый может.

– Вы из германских земель, – сказал кардинал Арагонский. – Прошу вас, просветите меня в моем невежестве. Чего ради саксонский курфюрст Фридрих покрывает и оберегает Лютера? Ведь Фридрих – убежденный и верный сын Католической церкви! Так почему же, в то время как его святейшество прилагает все силы, чтобы заставить Лютера умолкнуть, Фридрих продолжает защищать этого еретика? Умоляю, объясните.

– Ну, это все очень сложно…

– Сложно? Навряд ли.

– Значит, так. Лютер – подданный саксонской короны. Фридрих – правитель Саксонии. Правитель должен лояльно относиться к своим подданным. А религиозные материи оставим побоку.

Кардинал Арагонский саркастически рассмеялся:

– Оставить побоку религиозные материи, увы, не выйдет. Лютер – монах-августинец, то есть в первую и последнюю очередь подданный Папского престола!

– Вот именно, – улыбнулся Дюрер. – Говорю же, что все это очень сложно.

Кардинал недоуменно наморщил лоб и попробовал зайти по новой:

– Предшественник вашего крестного, покойный император Максимилиан, тщетно добивался, чтобы Фридрих позволил произвести над Лютером дознание. Надеюсь, ваш крестный намерен поддержать святейшего отца нашего в его стремлении привести Лютера к ответу за выпады против Церкви?

– Привести к ответу? – озадаченно переспросил Дюрер. – А-а, вы имеете в виду – отправить на костер?

– Как еще искоренить ересь, если не очистительным огнем?

– Совершенно верно, – кивнул Дюрер. – Не об этом ли говорил Господь в Нагорной проповеди?

Кардинал уставился на Дюрера и печальным голосом изрек:

– Что же это за мир, где какой-то монах, один-единственный германский монах, – нет-нет, я не желаю вас обидеть, упорство вашей нации относится к числу ее многих достоинств, – где один-единственный монах открыто бросает вызов власти священного римского императора и власти святейшего папы римского? Что же это за мир такой, я вас спрашиваю?

– Новый?

Кардинал Арагонский со вздохом умолк. Как и герцог Урбинский, он пришел к выводу, что граф Лотар фон Бог-весть-кто туп как пробка.

Дисмас с облегчением перевел дух. Лучше прослыть тупым, чем опасным. Нарс прекрасно сыграл свою роль.

Неожиданно Дюрер обратился к кардиналу:

– Ваше высокопреосвященство, а вот по поводу пристрастия папы к охоте…

– Что? – спросил кардинал, сосредоточенно глядя в тарелку и не имея ни малейшего желания продолжать беседу с дубоголовым тевтонским графом.

– Помнится, по каноническому праву клирикам запрещено охотиться.

– Клирикам? – удивленно переспросил кардинал Арагонский.

– Ага. Священникам и прочим…

– Вы полагаете верховного римского понтифика клириком? – иронически усмехнулся кардинал.

– Ах да! – спохватился Дюрер. – Я совсем забыл, что Лев не был священником, когда его избрали папой.

– Раз вы такой знаток канонического права, то вам наверняка известно, что папе не обязательно быть священником. Когда он стал верховным понтификом, то был рукоположен в сан. Позвольте спросить, а вы на что, вообще-то, намекаете?

– Я всего лишь ссылаюсь на закон нашей возлюбленной матери-церкви, который запрещает духовенству, в особенности его высокопоставленным чинам, предаваться таким сугубо мирским времяпрепровождениям, как охота и прочие утехи определенного толка…

Сердце Дисмаса бешено забилось. Дюрер вот-вот начнет поименно перечислять «прочие утехи определенного толка». Содомия, чревоугодие, стяжательство…

Дюрер смущенно улыбнулся:

– Ваше высокопреосвященство, в этих вопросах вы разбираетесь куда лучше меня. Простите мою дерзость. Я завтра же исповедуюсь в своем прегрешении.

Лицо д’Арагона заалело, как кардинальская сутана.

Герцог Карл хлопнул в ладоши и воскликнул:

– Савойскому престолу выпала огромная честь принимать за нашим скромным столом в Шамбери такое общество! Ваше высочество, ваше высокопреосвященство, любезный граф, мы устроили для вас небольшое представление…

По сигналу герцога в дальней части банкетного зала поднялся занавес. Все гости дружно ахнули.

Дисмас несколько раз видел живые картины и полагал их нелепой забавой. Одно слово – натюрморт. Только вместо цветов и плодов – люди.

Герцогская живая картина изображала поклонение волхвов младенцу Иисусу. Визит трех царей в Вифлеем был описан евангелистом Матфеем. К представлению старательно готовились. Помимо людей, в картине были задействованы три живых верблюда, на которых восседали восточные гости. Один из волхвов напоминал герцога Урбинского, другой – кардинала Арагонского, а третий имел отдаленное сходство с графом Лотаром.

– Мы слишком поздно узнали о вашем прибытии и не успели устроить все как следует, – шепнул герцог Савойский Дюреру. – Надеюсь, вам все-таки понравилось.

Дюрер закусил губу, сдерживая смех:

– Это просто… восхитительно!

Герцог Урбинский и кардинал Арагонский молча взирали на живую картину.

– Потрясающе, – процедил кардинал.

Герцог Урбинский жестом дал понять, что от восторга утратил дар речи.

Младенец, исполняющий роль новорожденного Христа, отчаянно заорал. Герцог Карл поднялся, поблагодарил участников живой картины и дал знак начинать музыку и танцы.