Адам Уильямс - Книга алхимика [Роман]

— Даже несмотря на то, что любая случайность может изменить ход сражения?

Сид рассмеялся:

— Я же сказал, я не позволяю себе думать о возможности поражения, малыш. Именно поэтому я до сих пор жив. Пойми, когда я иду в бой, я знаю, что Бог со мной.

Столь неожиданное заявление не на шутку меня удивило: изначально Сид не показался мне истинно верующим человеком. Тщательно подбирая слова, я произнес:

— Даже в том случае, если Бог с вами, Он так же и со всеми остальными. Он по определению всемогущ и вездесущ. Откуда вам знать, что Он явит милость именно вам, а не кому-то другому? Почему вы уверены, что ваша лошадь никогда не оступится? С чего вы взяли, что такова Его воля?

— А ты, шельмец, умен, — погрозил мне пальцем Сид. Он чуть покраснел: видимо, выпитое брало свое. — Открою тебе один секрет. Его знает лишь Фанес и моя жена Химена, — они понимают меня. Может, поймешь меня и ты. Ведь ты пытаешься овладеть тайными знаниями и умеешь любить. Я заметил, как ты смотришь на Азиза.

Азиз побледнел, да и я потерял дар речи. Увидев выражения наших лиц, рыцарь улыбнулся и продолжил:

— Я и не думал глумиться над вами. Я достаточно пожил среди арабов, чтобы знать о духовной составляющей той связи, что существует между мужчинами. Когда я гостил у своих арабских друзей, они несколько раз присылали мне мальчиков в спальню. Никакого особого удовольствия я ни разу от этого не получил, но от таких подарков все равно не отказывался: зачем обижать хороших людей. Впрочем, я слышал от знакомых, целиком и полностью заслуживших мое доверие, что любовь между двумя мужчинами вполне может быть прекрасным чувством. Говоря языком поэтов, речь идет о единении душ, о безграничной преданности друг другу. Любовь — это осознание исключительности человека, которому отдаешь свою душу. Ты растворяешься в нем без остатка. Точно такие же отношения должны быть и с Богом. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Разумеется, — отозвался я, думая о стихах аль-Газали, которые он читал нам несколько месяцев назад. Я был крайне удивлен, услышав подобные рассуждения от Сида. — Простите, но я не понимаю, какое отношение это имеет к завтрашней битве.

— Самое прямое. — В глазах Сида словно разгоралось пламя. Он преобразился, и неожиданно мне показалась, что перед нами совершенно другой, незнакомый нам человек. — Когда иду в бой, я чувствую, как на меня нисходит некая сила, которая управляет мной. Меня переполняет невиданная мощь. Знаете почему? Я полностью отдаю себя своему возлюбленному. И мой разум, и моя душа — все это во власти Бога. Я растворяюсь в Нем и становлюсь Его частью, точно так же как Он становится частью меня. И вот благодаря этому единению со Всевышним я становлюсь неуязвимым. Это все, что я могу сказать о любви.

Как ни странно, мне стало ужасно смешно. Рассуждения Сида были безумны, столь же безумны, как и он сам. Если он говорил серьезно, получалось, что прославленный герой Андалусии — суфий, причем особого рода — юродствующий. Таких называли «мувалла», что значит «дурак Господень».

Паладон выглядел совершенно раздавленным. Он ожидал увидеть перед собой воина, христианского рыцаря. Грубость Сида, столь сильно оскорбившая Азиза, укрепила Паладона в его уверенности, что Сид — простодушный рубака и человек действия. Теперь его речи, свидетельствующие об увлечении мистицизмом, не на шутку встревожили моего друга.

Азиз пребывал в ярости. Волею обстоятельств ему пришлось встать во главе отряда. Его страшно беспокоило предстоящее сражение, а полководец, на чьи советы он так рассчитывал, сперва выставил себя заносчивым и легкомысленным олухом, а теперь и вовсе принялся нести какую-то малопонятную околесицу. Думаю, принц боялся, не насмехается ли над ним Сид. Азиз буквально окаменел, и я испугался, что он сейчас взорвется.

Пожалуй, Сида понял лишь я, иудейский юноша, к которому рыцарь отнесся столь пренебрежительно. Я раскрыл было рот, чтобы спасти положение, но опоздал. Ядовитым тоном Азиз насмешливо произнес:

— Я так понимаю, ты говоришь о вашем Иисусе? Плотник, рыбак, пророк… Но никак уж не покровитель воинов и властелин битв. Я не понимаю, в чем смысл нашего разговора… Какой от него может быть толк?

— Да, я говорю и об Иисусе, и Аллахе, и Яхве, — не замечая состояния Азиза, произнес Сид. — Речь идет о Боге. Какая разница, как Его называть. Бог и есть Бог. Я с Ним, а Он со мной, — рыцарь одарил нас лучезарной улыбкой.

Слова Сида сбили меня с толку. С христианской точки зрения его речи были чистой воды богохульством.

— Ты хочешь сказать, что сражаешься за Бога? Получается, ты крестоносец? — Последнее слово Азиз произнес с нескрываемым презрением.

— Нет-нет. — С лица Сида не сходила блаженная улыбка. — Я не сражаюсь за Бога. Он сражается за меня. Я люблю Его, и Он любит меня. Он хочет, чтобы я одерживал победу за победой. — Неожиданно рыцарь нахмурился. — Как ты меня назвал? Крестоносцем? — Сид рассмеялся. — Знал бы ты, принц, как глубоко заблуждаешься. Я презираю крестоносцев. Они… они отвратительны.

Его лицо стало наливаться кровью от гнева. Я с изумлением взирал на эти быстрые перемены настроения.

— Не говори при мне о крестоносцах, принц. Они все до одного мракобесы и лицемеры, желающие силой навязать свою веру всем остальным. Альфонсо по сути заложил свое королевство… Он ведь что сделал? Пригласил этих монахов-фанатиков из Клюни [43] Клюни — бенедиктинский монастырь Святых Петра и Павла, основанный в 909 г. Отличительной чертой Клюни было то, что монастырь был изъят из-под власти как светских правителей, так и местного епископа и подчинялся непосредственно Папе. . А все почему? Сами знаете, чего хочет их орден. Все наседает на Папу Римского, чтобы тот объявил Священную войну. Никогда я не вернусь к Альфонсо в Кастилию, покуда оттуда не уберутся эти чернорясые паразиты. Сейчас они строят там монастырь за монастырем и призывают к христианскому джихаду. Ведь что такое крестовый поход, как не джихад? Заносчивые, нетерпимые, кровожадные, лицемерные… — Вдруг на его лицо вернулась блаженная улыбка. — Нет-нет-нет, Бог, которого я знаю, не таков. Мой Бог всем являет свою доброту. Он не хочет погубить ту Испанию и Андалусию, что так дороги моему сердцу, где мусульмане, христиане и даже иудеи могут жить вместе и ладить друг с другом. Где войны ведутся честно и где можно запросто свести концы с концами. Я считаю, живи сам и дай жить другим. Почему это не может продолжаться дальше? Я сражаюсь с кем попало, убиваю кого попало — такой уж я человек. Но это вовсе не значит, что я не уважаю своего противника. И плевать мне на его вероисповедание. Мы все братья. Да, я христианин, но я прожил в здешних краях достаточно для того, чтобы знать — есть много дорог, ведущих в рай. Если разобраться, все наши пророки, по сути дела, бродили по одной и той же треклятой пустыне. В конечном итоге мы молимся одному и тому же Богу. Моя любовь, мое сердце принадлежат Ему, но никак не Его проповедникам с их обрядами и запретами. Когда я сражаюсь, я свободен, и Он со мной. Это Он вздымает мою руку, чтобы сокрушить врагов. Хотя, если быть точным, мы двигаемся вместе, да, вместе, ибо мы, подобно влюбленным, представляем собой единое целое.