Анатолий Терещенко - Переписчики истории. Мифы о Катыни

В пояснениях к карте прямо указывалось, что захороненные в этих могильниках люди были расстреляны в сентябре-ноябре 1941 года…

Свидетельница М.А. Сашнева, учительница начальной школы д. Зеньково рассказала Специальной комиссии о том, что в августе 1941 года она «…приютила у себя в доме бежавшего из лагеря военнопленного поляка. Он был в польской военной форме, которую я сразу узнала, так как в течение 1940–1941 годов видела на шоссе группы военнопленных поляков, которые под конвоем вели какие-то работы на шоссе…

С началом военных действий Польши с Германией он был призван на действительную военную службу, находился в Брест-Литовске, где и попал в плен к частям Красной армии… Больше года он находился в лагере под Смоленском.

Когда пришли немцы, они захватили польский лагерь, установили в нем жесткий режим. Они не считали поляков за людей, всячески притесняли и издевались над ними. Были случаи расстрела поляков ни за что. Тогда он решил бежать…».

Уходя на другой день, поляк назвал свою фамилию, которую Сашнева записала в книге. В представленной Сашневой Специальной комиссии книге Ягодовского «Практические занятия по естествознанию» на последней странице имеется запись:

«Лоек Юзеф и Софья. Город Замостье улица Огородная дом № 25».

В опубликованных немцами списках под № 3796 Лоек Юзеф (лейтенант) значится как расстрелянный на Козьих Горах в Катынском лесу весной 1940 года. Таким образом, по немецкому сообщению получается, что Лоек Юзеф был расстрелян за год до того, как его видела свидетельница Сашнева.

Свидетель Н.В. Даниленков, крестьянин колхоза «Красная Заря» Катынского сельсовета показал:

«В 1941 году, в августе-сентябре месяце, когда пришли немцы, я встречал поляков, работавших на шоссе группами 15–20 человек».

Подобных свидетельств в документах Комиссии Н.Н. Бурденко было много. Назовем несколько: П.П. Оглоблин, Т.И. Сергеев, П.А. Смирягин, А.М. Алексеева, И.В. Куцев, В.П. Городецкий, А.Т. Базекина, Е.В. Ветрова, И.В. Савватеев и др.

Из показаний А.М. Алексеевой:

«В конце августа и большую часть сентября месяца 1941 года на дачу в Козьи Горы почти ежедневно приезжали несколько грузовых машин. Сначала я не обращала на это внимание, но потом заметила, что всякий раз, когда на территорию дачи заезжали эти машины, они предварительно на полчаса, а то и на целый час, останавливались где-то на проселочной дороге, ведущей от шоссе к даче.

Я сделала такой вывод потому, что шум машин через некоторое время после заезда их на территорию дачи утихал. Одновременно с прекращением шума машин начиналась одиночная стрельба. Выстрелы следовали один за другим через короткие промежутки времени. Затем стрельба стихала, и машины подъезжали к самой даче. Из машин выходили немецкие солдаты и унтер-офицеры.

Шумно разговаривая между собой, они шли мыться в баню, после чего пьянствовали. Баня в эти дни всегда топилась. В дни приезда машин на дачу прибывали дополнительные солдаты из какой-то немецкой воинской части. Для них специально ставились койки в помещении солдатского казино, организованного в одной из зал дачи. В эти дни на кухне готовилось большое количество обедов, а к столу подавалась удвоенная порция спиртных напитков.

Незадолго до прибытия машин на дачу эти солдаты с оружием уходили в лес. Очевидно, в место остановки машин, так как через полчаса или через час возвращались на этих машинах вместе с солдатами, постоянно живущими на даче.

Это обстоятельство, а также то, что я несколько раз замечала следы свежей крови на одежде двух ефрейторов, заставило меня внимательно присмотреться к тому, что происходило на даче.

Тогда я и заметила странные перерывы в движении машин, их остановки в лесу. Я заметила также, что следы крови были на одежде одних и тех же людей — двух ефрейторов…

Из всего этого я заключила, что немцы на машине привозили на дачу людей и их расстреливали.

Я даже приблизительно догадывалась, где это происходило, так как, приходя и уходя с дачи, я замечала недалеко от дороги в нескольких местах свеженабросанную землю. Площадь этой земли ежедневно увеличивалась в длину».

На вопрос сотрудников Специальной комиссии, что за люди расстреливались в лесу близ дачи, Алексеева ответила — расстреливались военнопленные поляки.

Интересные показания дал комиссии профессор астрономии, директор обсерватории в довоенном Смоленске Б.В. Базилевский. С приходом немцев он был насильно назначен заместителем бургомистра Смоленска. Его начальником являлся бывший адвокат-предатель Б.Г. Меньшагин, впоследствии бежавший вместе с немцами. Он пользовался у фашистов особым доверием. В начале сентября 1941 года Базилевич обратился с просьбой к Меньшагину походатайствовать перед комендантом города фон Швецом об освобождении из лагеря № 126 педагога Жиглинского.

Фашист ответил бургомистру, что им «получено директива из Берлина, предписывающая неукоснительно проводить самый жесткий режим в отношении военнопленных, не допуская никаких послаблений в этом вопросе». На просьбу об освобождении Жиглинского ответил отказом.

Меньшагин поделился этим с Базилевским, который невольно возразил своему начальнику, заметив, «что может быть жестче существующего в лагере режима?»

«Меньшагин странно посмотрел на меня, — вспоминал Базилевский, — и, наклонившись ко мне, тихо ответил: «Может быть! Русские, по крайней мере, сами будут умирать, а вот военнопленных поляков предложено просто уничтожить… Есть такая директива из Берлина, только ради всего святого никому об этом не говори».

Через несколько дней Базилевский снова поинтересовался судьбой поляков, на что Меньшагин ответил:

«С ними уже покончено. Фон Швец сказал мне, что они расстреляны где-то недалеко от Смоленска».

Базилевский также рассказал комиссии о своей беседе с зондерфюрером 7-го отдела немецкой комендатуры Гиршфельдом — прибалтийским немцем, хорошо говорящим по-русски:

«Гиршфельд с циничной откровенностью заявил мне, что исторически доказана вредность поляков и их неполноценность, а потому уменьшение населения Польши послужит удобрением почвы и создаст возможность для расширения «жизненного пространства Германии».

В этой связи Гиршфельд с бахвальством рассказал, что «в Польше интеллигенции не осталось совершенно, так как она повешена, расстреляна и заключена в лагеря».

Наряду с поисками «свидетелей» немцы приступили к соответствующей подготовке могил в Катынском лесу: изымали из одежды расстрелянных ими поляков все документы, отмеченные датами позднее апреля 1940 года.

Как установила комиссия, для раскопок могильников фашистами были использованы советские военнопленные до 500 человек, специально отобранные из лагеря № 126.