Мика Валтари - Раб великого султана

Султану Османов, посланцу Аллаха, властелину властелинов, повелителю всех народов, господину правоверных и гяуров, властителю Востока и Запада, шаху из шахов, хану великих ханов, наследнику счастливых созвездий, тени Извечного на земле и так далее, и так далее, короче говоря, султану Сулейману, сыну рабыни, было в то время тридцать четыре года. В зале царила гробовая тишина. Султан, похожий на божество, с ног до головы осыпанное драгоценностями, сидел по-турецки на широких подушках низкого трона. Над головой султана с балдахина, украшенного рубинами и сапфирами, свисал фестон [40], расшитый огромными жемчужинами. Дамасский клинок с золотой рукоятью, горевшей драгоценными каменьями, лежал у него под рукой. Султанский тюрбан окаймляла бриллиантовая тиара. Отогнутые назад роскошные перья крепились к тюрбану алмазным полумесяцем, а все одежды владыки искрились от драгоценностей и наверняка были тяжелее железных оков – и так же удобны при ходьбе. При малейшем движении алмазы, рубины и сапфиры отливали всеми цветами радуги. Однако великолепные одежды султана заинтересовали меня меньше, чем человек, скрывавшийся под этими удивительными покровами.

Худощавое лицо над тонкой шеей казалось в сиянии драгоценностей очень бледным. Кожа была сероватой, словно дым, что обычно отличает людей, страдающих меланхолией. Тонкий длинный нос походил на клюв коршуна – символ султанского рода Османов. Узкие губы, под темной полоской усиков, и холодный взгляд внушали уважение и трепет тем подданным султана, которым было милостиво дозволено бить челом владыке. Пытаясь рассмотреть это лицо и разгадать его тайну, я внезапно понял, что султан давно лучше кого бы то ни было постиг всю тщету и бренность власти и славы и знал, что он, как всякий человек, смертен.

Справа от султана стоял великий визирь Ибрагим в столь же великолепном наряде, хоть и без бриллиантовой тиары на тюрбане. Слева от престола замерли второй и третий визири, Мустафа-паша и Аяс-паша, и рядом с ними Ибрагим казался еще благороднее и величественнее. От имени султана великий визирь обратился к Драгуту-реису и принял из его рук шелковый мешочек с письмом Хайр-эд-Дина. В следующий миг слуги сераля положили у подножия султанского трона великолепные дары Хайр-эд-Дина владыке обеих частей света, и султан благосклонно взглянул на эти подношения. В знак величайшей милости Сулейман разрешил Драгуту поцеловать ему ладонь, и аудиенция закончилась. Сопровождающие вывели нас во двор и, как только нас отпустили, тут же протянули руки, требуя платы за свои услуги.

Онемевшие от множества впечатлений, потрясенные той честью, которой удостоились, мы опять оказались у Ворот Мира во внешнем дворе – и увидели там скучающего помощника второго визиря; позевывая, он велел своим писцам составить перечень даров Хайр-эд-Дина. Наши имена – мое и Антти – тоже занесли в списки рабов султана и непременно отвели бы нас в жилище султанских невольников, не замолви за нас слово капитан Драгут и евнух. Им удалось уговорить чиновника включить нас в списки тех рабов, которых использовали для специальных поручений, а помощник визиря к тому же неожиданно заявил, что готов и вовсе отпустить нас на все четыре стороны, чтобы не заботиться больше о жилье для каждого осла, стада которых бродят по всему сералю, увеличиваясь день ото дня.

Вознаградив его за любезное к нам отношение, мы вернулись на корабль, а Абу эль-Касим отправился на главный базар, чтобы подыскать там помещение для своей скромной лавки. Неподалеку от набережной он нашел покосившийся дом, раскрашенный в желтый и красный цвета, и именно в нем решил остановиться. Торговец предложил мне перебраться с Джулией к нему и взять на себя частичную оплату расходов по хозяйству. Я согласился и, доверяя Абу, попросил его завершить все формальности, а пока решил пожить в доме, предоставленном Драгуту на время пребывания алжирского посольства в Стамбуле.

Вскоре мне стало ясно, что мое будущее полностью зависит от случая. Мои первые наблюдения подтверждали, что в серале царят хаос и беспорядок. Высшие чиновники спихивали важные дела друг другу или же передавали на рассмотрение другим службам, любыми путями стараясь уйти от решений, дабы не отвечать за ошибки. Одновременно все эти люди были невероятно скрупулезными, можно сказать даже, мелочными и ни на шаг не отступали от буквы закона; всякие нововведения доставляли многочисленным канцелярским крысам массу хлопот, ибо нарушали сложившийся порядок. Каждый раб в серале, от дровосека до пекаря и от конюха до писца, четко знал свои обязанности и должен был исполнять их точно и аккуратно, что все всегда и делали, получая за свой труд одежду и денежное вознаграждение из казны султана. Независимо от рода службы, круг обязанностей и плата за труд определялись раз и навсегда. Поэтому нам с Антти оставалось лишь терпеливо ждать, когда наконец освободятся места, на которые нам стоило претендовать, что могло произойти только в случае смерти или отстранения лиц, занимающих эти должности.

Вскоре я убедился, что беспокойство за нашу дальнейшую судьбу, которое я стал испытывать, разобравшись в здешних порядках, оказалось беспочвенным. Ибо независимо от того, насколько трудной и хлопотной казалась стороннему наблюдателю возможность получить постоянное место в серале, настолько все было просто, если приказ о предоставлении должности исходил сверху.

Когда мы принесли дары Хайр-эд-Дина в великолепный дворец великого визиря Ибрагима, расположенный позади казарм янычар, визирь ни словом, ни жестом не показал, что узнает меня. Однако уже на следующее утро главный лоцман султана Пири-реис послал за мной своего слугу, в то время как к Антти прибыл посланник паши султанской артиллерии – воин, одетый лишь в кожаные штаны до колен.

Без лишних вопросов я отправился следом за босоногим слугой, который привел меня на берег Мраморного моря, где на склоне холма, за высоким деревянным забором, среди желтеющих уже акаций, стоял дом Пири-реиса.

Во дворе, вокруг наполненного водой бассейна, скрестив ноги, сидели янычары-калеки, пострадавшие в морских сражениях, и с великим искусством вырезали из дерева модели кораблей, оснащая их парусами и крошечными веслами. Я приветствовал их именем Аллаха, и они ответили мне низкими поклонами.

Сам дом был невысоким и казался заброшенным, но неожиданно обширным. Меня проводили в скромно обставленную залу для приемов, где под потолком висели модели кораблей. Главный лоцман Великой Порты сидел на грязной подушке и дрожащей рукой листал страницы большого атласа, располагавшегося перед ним на специальной подставке. Я был крайне удивлен, когда заметил, что Пири-реис надел праздничный халат и тюрбан, стараясь таким образом подчеркнуть свое уважение ко мне. Несмотря на это, я бросился перед хозяином дома на колени и поцеловал носок его туфли, приветствовал старика именем Аллаха милосердного и назвал светочем морей, тем, кто мореходам, скитающимся во мраке по неизведанным водам, озаряет ночную тьму сиянием дня.