Мика Валтари - Золотое кольцо всадника

Император сошел с колесницы, чтобы подойти к зрителям, поговорить, пошутить и пожать им руки, но никто не засмеялся его шуткам. Когда же он попытался уговорить Петрония остаться, последний сказал, что терпел унылое зрелище только ради их старой дружбы и что теперь его желудок протестует, ибо не в силах вынести говяжье жаркое, пропитанное тошнотворной вонью горелого человеческого мяса.

Нерон закусил губу, рот его скривился; в своем костюме возничего он очень походил на мускулистого усталого борца. Он понял, что должен придумать нечто такое, что развлечет народ и сгладит неприятное впечатление от безвкусного аттракциона, устроенного Тигеллином.

Вдобавок к прочим нелепостям полуобгоревшие люди начали падать с шестов и столбов, когда огонь добрался до ремней; иные же, мучась от невыносимой боли, даже сумели освободить прибитые гвоздями руки и, объятые пламенем, ринулись в толпу.

Эти вопящие, ползущие, катающиеся по земле существа, в которых уже не осталось ничего человеческого, вызывали лишь ужас и отвращение.

Нерон гневно приказал немедленно умертвить как их, так и тех, кто громко кричал на верхушках шестов, заглушая слаженную, поистине артистическую игру его музыкантов.

Император также велел отыскать и возжечь побольше благовоний и разбрызгать по всему парку душистую розовую воду, изначально предназначенную для почетных гостей.

Можешь себе представить, Юлий, сколько все это стоило, не говоря уже об изведенных масле и воске.

Что касается меня, то я все еще находился в цирке занятый своими обязанностями. Наскоро поблагодарив знатных зрителей за поздравления с успехом, я поспешил вниз на арену, чтобы проверить, хорошо ли работают своими дубинками солдаты, и, главное, собрать останки Юкунда и Барба.

Я нашел их на удивление быстро. Они лежали под грудой растерзанных тел, а совсем рядом с ними я обнаружил христианского юношу, который тихо стонал, обхватив голову руками, хотя и был совершенно невредим. Когда он вытер чужую кровь, залившую ему лицо, и ощупал себя, оказалось, что на нем нет ни следов от клыков, ни даже царапины. Тупо уставившись в звездное небо, юноша спросил, не в раю ли он, а затем пояснил, что во время спектакля упал ничком на песок, решив не злить зверей и не сопротивляться им. То, что ему удалось спастись, было вполне объяснимо — ведь ни львы, ни дикие быки обычно не трогают того, кто лежит неподвижно, точно мертвец. Многие охотники именно так и поступают, если по какой-либо причине лишаются оружия.

Я решил, что он спасся по воле богов, и набросил ему на плечи свой плащ, желая уберечь его от дубинок стражников. Наградой мне за это стал его подробнейший рассказ о том, что делали Юкунд и Барб и о чем они говорили в окружении других узников.

Помещение, куда заперли христиан, было так переполнено, что все могли только стоять, и этот юноша совершенно случайно оказался прижат к Юкунду. Кроме того, Барб, слегка оглохший к старости, попросил Юкунда говорить громче, когда тот шепотом принялся повествовать ему о глупом мальчишеском заговоре.

Юноша-христианин назвал свое спасение чудом и сказал, что он, должно быть, понадобился Христу для других целей, хотя и надеялся к вечеру оказаться в раю вместе с прочими своими единоверцами. Я дал ему кое-что из одежды, валявшейся вокруг в изобилии, и позаботился, чтобы его беспрепятственно выпустили из цирка через боковую калитку.

Он выразил надежду, что Христос воздаст мне за мое милосердие и мое доброе дело, и заверил, что, по его мнению, даже я ступлю когда-нибудь на истинный путь. Затем он простодушно признался в том, что является учеником Павла и крещен именем Клемент [40]. Это необычайное совпадение заставило меня отнестись более снисходительно к капризу Клавдии, пожелавшей назвать так нашего сына.

Молодой христианин не понял причин моего удивления и объяснил извиняющимся тоном, что он не только не отличается каким-то особо мягким нравом, но, напротив, настолько вспыльчив, что сам наложил на себя епитимью, решив стать кротким и покладистым. Именно поэтому он сразу бросился на землю и не стал драться со львами. Он еще раз поблагодарил меня за мою доброту и пошел в Рим по дороге, освещаемой живыми факелами. Он был настолько убежден в том, что нужен своему богу для какой-то неведомой цели, что, я думаю, недолго горевал о закрытом пока для него рае, куда отправились сегодня прочие его единоверцы.

Я встретил его снова три года спустя, когда мне поручили выступить посредником в споре между христианами, в котором, по моему мнению, я должен был поддержать Клетия. Вопрос стоял о том, кто унаследует пастуший посох Линия. Я решил тогда, что Клемент все еще слишком молод, и надеюсь, что позднее, упражняя свой дух в смирении, он и сам это понял.

Его черед наступит однажды, но тебя это не должно волновать, Юлий, сын мой. Христиане не имеют политических целей; этим их религия отлична от прочих восточных религий. И я заклинаю тебя никогда не преследовать их, но оставить пребывать в мире — ради твоей бабушки Мирины, хотя, я уверен, иногда они будут досаждать тебе и раздражать тебя.

Я распорядился обернуть останки Юкунда и Барба куском ткани, а также разрешил нескольким перепуганным гражданам забрать трупы их родственников — если, конечно, им удастся отыскать их среди горы мертвецов. Многие предлагали за это богатые подарки, но я с благодарностью отказался. Большую часть тел пришлось перевозить к общей могиле, куда обычно ссыпали пепел простолюдинов; к счастью, она была недалеко.

Итак, я смог успеть к раздаче еды, устроенной Нероном; я был горд тем, как прошло представление в цирке, и выразил горячее неодобрение жутким зрелищем, которое придумал и осуществил Тигеллин. По вине этого своевольного человека в прекрасных садах Агриппины стояла ужасающая вонь и со всех сторон раздавались крики боли и отчаяния. Я заранее прикинул, что еды на такое количество зрителей не хватит, и приказал побыстрее освежевать и разделать диких быков с тем, чтобы от своего имени пригласить людей отведать хорошего мяса.

Но мой собственный аппетит вдруг совсем исчез, когда первые встреченные мною несколько сенаторов как-то странно посмотрели на меня и даже повернулись ко мне спиной, не ответив на приветствие; а затем и сам Нерон поблагодарил меня за спектакль неожиданно вяло и, я бы сказал, как-то виновато.

Только тогда я услышал из его уст о приговоре, вынесенном моему отцу и Туллии; до этого же неожиданное появление на арене Юкунда и Барба оставалось для меня загадкой, несмотря на историю о заговоре, рассказанную молодым христианином. Я даже намеревался язвительно поинтересоваться у Нерона, дождавшись, когда тот будет в благоприятном расположении духа, с каких это пор юношу, считающегося приемным сыном знатного римлянина, могут бросить на арену к диким зверям вместе с христианами.