Мика Валтари - Золотое кольцо всадника

Аполлоний ничуть не затруднился с ответом, и я не мог не восхититься его способностью на ходу менять свои взгляды.

— Какое мне дело до того, каким будет наше государство?! — воскликнул он. — Я живу только для богов. Просто мне не хочется видеть людей униженными тем, что их пастырь плохо справляется со своими обязанностями. Вообще-то, обстоятельно поразмыслив обо всем, я готов согласиться с тем, что просвещенный властитель, находящийся под доброжелательным присмотром облеченного народным доверием сената, чья единственная цель — забота об общественном благе, как раз и воплощает собой развитую форму демократии.

Затем он заговорил о своем горячем желании познакомиться с достижениями древнеегипетских ученых, исследовать внутренность пирамид и зачерпнуть воды из истоков Нила. Но, добавил он мрачно, у него нет денег на лодку с гребцами, а идти пешком он не сможет, ибо его старые кости ноют в любую погоду.

Веспасиан покосился в мою сторону.

— Я беден, — сказал он. — А государственной казной позволено распоряжаться только в интересах Рима, о чем, дорогой Аполлоний, тебе, конечно же, хорошо известно. Но здесь присутствует мой друг, сенатор Минуций Манилиан, столь же преданный идеалам демократии, как и ты. Он весьма состоятельный человек и, возможно, согласится предоставить в твое распоряжение корабль с гребцами, если ты его об этом попросишь, а также оплатит твою поездку к истокам Нила. Тебе не надо бояться опасностей, обычно подстерегающих путешественников, потому что туда недавно направилась охраняемая преторианцами группа ученых мужей, которых Нерон два года назад послал в Египет. Присоединяйся к ним, если хочешь.

Аполлоний так и просиял от этого обещания, данного ему щедрым за чужой счет Веспасианом.

— О Юпитер Капитолийский, — восторженно вскричал он, — о покровитель нашей страны! Храни, храни этого человека! Он обязательно отстроит заново твой храм, оскверненный нынче безбожниками.

Мы все были потрясены и его пророчеством, и его блуждающим взглядом. Сказать по правде, я ему не поверил, решив, будто он нас просто разыгрывает, но каково же было мое удивление, когда две недели спустя нас настигла весть о свержении Вителлия и о том, что Флавий Сабиний и Домициан были вынуждены укрываться на Капитолии.

Домициан трусливо сбежал из охваченного беспорядками города, сбрив волосы и переодевшись; жрецом Исиды [75]. Он присоединился к служителям богини как раз тогда, когда верные Вителлию солдаты подожгли храм Юпитера Лучшего и Величайшего и, разрушив своими стенобитными орудиями его ворота, выпустили плененных жрецов на свободу, не захотев, чтобы те участвовали в кровопролитии. Будучи уже глубоким стариком, мой бывший тесть Флавий Сабиний погиб, сражаясь храбро с мечом в руках за своего брата Веспасиана.

Домициан же перебрался на другой берег Тибра и укрылся у одной еврейки, матери его школьного товарища. Все знатные еврейские мальчики, сыновья, племянники или братья мелких иудейских правителей, являлись почетными заложниками Рима и ходили в школу на Палатине. Среди них был и некий Хслкия, чья судьба заставила моего сына Юкунда присоединиться к нескольким молодым людям, задумавшим разрушить Рим и перенести столицу куда-нибудь на Восток. Вот видишь, я все же пишу об этой грустной истории, хотя вовсе не собирался вспоминать о ней.

Однажды Тигеллин напоил Хелкию пьяным, а потом использовал для удовлетворения своих гнусных желаний. После этого юноша на глазах у школьных друзей совершил самоубийство, ибо его религиозные убеждения запрещали ему вступать в половые отношения с мужчинами; кроме того, из-за случившегося он не смог бы унаследовать трон своего отца. Как бы в отместку за его смерть пожар вспыхнул с новой силой, причем огонь начал распространяться именно с садов Тигеллина и тогда, когда в других местах пламя уже стало гаснуть. Вот почему я туманно намекал в своих записках, что моего сына Юкунда, безусловно приложившего к этому руку, нельзя считать совсем уж безвинной жертвой.

Расчет Домициана был верен. Он понимал, что никто не станет разыскивать его в еврейском квартале, так как ненависть евреев ко всем Флавиям общеизвестна. Ведь во время осады Иерусалима погибло множество иудеев, попытавшихся сразиться с римскими воинами под его стенами.

Прослышав о последних событиях в Риме, Аполлоний Тианский вновь захотел вмешаться во внутри-александрийские распри, заняв сторону греков. Перед тем как ступить на борт судна, купленного для него мною, он сказал Веспасиану:

— Я знаю, что ты уничтожил тридцать тысяч евреев в одной битве и пятьдесят тысяч в другой. Ты поистине великий человек. Никто не мог бы сделать лучше. Евреи давно уже предают и продают и Рим, и все человечество. Народ, который стремится отделиться от прочих народов, народ, чьи мужья и жены не едят и не пьют вместе с другими и отказываются молиться и приносить обычные жертвы богам, чужд нам так же, как какие-нибудь варвары из неведомых далеких земель. Хорошо бы, чтобы на земле и вовсе не осталось ни одного еврея.

Умнейший человек нашего времени проявил столько нетерпимости, что я разом перестал жалеть о деньгах, истраченных на его поездку, и попросил богов озаботиться тем, чтобы судно затонуло посреди Нила; в крайнем случае меня бы устроили и нубийские дикари, готовые с удовольствием поглотить поджаренного на вертелах Аполлония. Вдобавок меня немало беспокоили его занудные рассуждения о народовластии: в последнее время Веспасиан стал слишком уж всерьез задумываться об общественном благе и совсем не упоминал о желании стать императором.

Без всякого сомнения, Аполлоний из Тианы был колдуном. Позднее мы все сошлись во мнении, что он попросту мысленно видел горевший Капитолий.

…Несколько дней спустя Домициан покинул свое тайное убежище и беззастенчиво провозгласил себя императором. Часть вины за это, бесспорно, лежит и на сенате, ибо сенаторов больше устраивал не умудренный жизненным опытом Веспасиан, а послушный их воле восемнадцатилетний юнец.

Домициан сполна отплатил Вителлию за свой страх и унижение: его за ноги подвесили на Форуме к шесту и медленно умертвили уколами кинжалов; затем тело железным крюком отволокли к Тибру.

Это еще один урок тебе, сын мой; никогда не доверяй народной любви. Что же до твоей любви к подданным, то ты обязан научиться умело ею манипулировать.

Но всего этого мы в Александрии пока не знали. Веспасиан по-прежнему колебался, хотя и был уже провозглашен восточными легионами римским императором. Как и многим пожилым сенаторам, ему была дорога идея республики, и он любил порассуждать со мной на эту тему — правда, отвлеченно, воздерживаясь от принятия какого-нибудь окончательного решения.