Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Пламенеющий миф [litres]

2. Особую актуальность приобрел вопрос о военной помощи.

Момент для греков и правды был тревожный: умер последний из тех василевсов, кто подписывал последний (Игорев) договор с русами о мире и дружбе; подрос Святослав – наследник Олега и Игоря, и уж верно он был не прочь отличиться, как они, тоже взять добычу, дань и ратную славу. Смерть Константина, возможно, и давала ему формальное основание для такого похода – ведь между собой Роман и Святослав никаких договоров еще не заключали, между ними сейчас было состояние «немирья», что означает не войну, но отсутствие мирных соглашений. И уж верно, русская «партия войны» увидела этот очень, очень удобный случай взять с Царьграда свою дань, пока военный флот будет на Крите, а сухопутные силы – в Сирии.

Чтобы предотвратить набег и удержать Русь в сфере своего духовного влияния, Византии неизбежно пришлось бы идти на уступки.

Но увы, об этих переговорах мы не имеем ровно никаких данных, и о достигнутых соглашениях можем судить лишь по последствиям: что в ближайшем будущем произошло, а что – нет.

Итак, Роман хотел гарантий мира – он их получил, на данном политическом отрезке Святослав под Царьград не ходил. Роман хотел военной помощи – ее он тоже получил: в составе Критского корпуса были какие-то «русские конники», хотя ничего более конкретного о них неизвестно. А получить русских наемников Роман мог только с согласия русского князя, так записано в Игоревом договоре.

Чего хотели русские князья? Думаю, здесь цели Ольги и ее сына несколько разошлись. Ольга хотела получить инструменты для церковного строительства, но Святослав этого ее желания не разделял. Это их противоречие отразилось в летописных легендах об их спорах по части крещения верхушки и народа. Зато Святослав хотел свободы действий в своей борьбе с каганатом, до его первых кампаний в этом направлении оставалось всего несколько лет. И Святослав, в отличие от своей матери, желаемое получил – Византия не вмешивалась в его борьбу с каганатом до тех самых пор, пока он не зашел слишком далеко и не стал угрожать ее мягкому подбрюшью в восточном Крыму.

Видимо, помимо дипломатической борьбы с греками, в это самое время Ольга и Святослав вели некую борьбу между собой. Каждый гнул свою линию: она – церковную, он – военную. И вероятно, дружинная знать, воодушевленная блестящими перспективами, которые открывали замыслы Святослава, поддержала именно его. Христианство как направление державной политики стало просто неактуально на том пути внешней экспансии, на который вступала Русь под водительством своего молодого боевитого князя. И Ольга потерпела поражение в этой внутренней борьбе: требования прислать епископа из Константинополя и прочей помощи в церковном строительстве греческим послам больше не выдвигались. Мы делаем этот вывод из того факта, что церковное строительство на Руси началось только при Владимире.

Послы Романа уехали восвояси, с ними вместе отправились те «русские конники», чтобы в конце лета того же 960-го года уже оказаться на театре боевых действий. Тем временем отношения Оттона с греками не наладились: добившись успеха с Русью, Германией Роман пренебрег. (Оттон в 962 году все же был помазан в императорское достоинство в Риме, но Никифор Фока этот его титул не признал.)

Наступила зима, и 15 февраля уже нового, 961 года умер Либуций, рукоположенный в русские епископы, но так и не успевший отбыть к месту назначения.

Однако Оттон отнюдь не покончил с этим проектом. Греки не шли ему навстречу, зато у него в руках оставалась возможность им насолить. Ведь повторного посольства с Руси, с отменой прошлогодней просьбы к нему, надо думать, не приезжало. И вскоре после смерти Либуция архиепископ гамбургский Адальдаг рукоположил другого епископа, на смену Либуцию – из монахов монастыря Святого Максимина, по имени Адальберт.

И для этого нашего героя мы начнем новую главу.

Немцы, в то время называемые восточными франками, были народом довольно грамотным: у них уже было позади так называемое Каролингское возрождение, период рубежа IX–X века, когда, с опорой на античное, главным образом латинское наследие, у них бурно развивалась гуманистическая культура. Но вот беда: при Карле Великом в придворном кругу были в ходе латинские прозвища, но до введения фамилий еще не додумались. Выдающиеся деятели той поры нам известны только по именам, что не исключает опасности спутать тезок. Происхождение Адальберта выяснено гипотетически, и многое из того, что я вам о нем сейчас расскажу, построено на догадках. Само имя Адальберт было в ту эпоху популярным среди самых высших кругов: в это же время его носил сын итальянского короля Беренгария. И это косвенный довод к тому, что наш Адальберт принадлежал к знати.

Итак, если ученые не ошиблись, смешав разных Адальбертов, то наш миссионер родился в Лотарингии, с начала 950-х годов служил нотарием в канцелярии кёльнского архиепископа Викфрида. После 956 года он вступил в трирский монастырь Святого Максимина. Возможно, церковная карьера была им предпочтена светской по причине перспектив, которые перед ним открывали родственные связи.

Тут мы немного отступим назад и расскажем еще одну романтическую историю. Отец Оттона, король Генрих, во время очередной войны с западными славянами взял в плен дочь князя гаволян и отдал ее в наложницы своему сыну, юному Оттону. У них родился сын Вильгельм, который, как это было принято для побочных королевских отпрысков, был отдан в церковную службу и стал со временем архиепископом Майнцским. Впоследствии Адальберт упоминал, что Вильгельм после его бесславного возращения с Руси принял его «как брат брата». Вильгельм же перед этим способствовал его назначению на Русь. Из этого исследователями делается вывод, что Адальберт мог быть и правда братом Вильгельма – вероятно, единоутробным по матери. Имея такого брата – являвшегося сводным братом короля Оттона по отцу, – Адальберт мог рассчитывать на мощную поддержку в церковной карьере. Служба в канцелярии тоже пошла в зачет – епископу, которому предстояло создать с нуля новую церковную организацию, прочные навыки административного управления были необходимы. Сын славянки мог знать славянский язык, что очень пригодилось бы ему в стране, населенной славянами. Год рождения Адальберта нам неизвестен, но до своего назначения он успел провести в монастыре всего три года. Так что в 961 году ему могло быть лет тридцать или около того.

И вот, где-то в начале лета 961 года, когда просохли дороги, Адальберт, рукоположенный в качестве епископа Руси, отправился в путь. Он же оставил самый подробный рассказ об этом событии – в рамках труда под названием «Продолжение хроники Регино из Прюма». Архиепископ Регино (Регинон) вел свою хронику до 915 года, после чего умер и был похоронен в Трире, в монастыре Святого Максимина – том самом, куда полвека спустя поступил Адальберт. Хронику его продолжил неизвестный автор, и на отрезке между 958 и 967 годами большое внимание уделено экспедиции Адальберта на Русь. Что и навело исследователей на мысль, что сам Адальберт и был этим неизвестным продолжателем и работал над хроникой между 966 и 968 годом.