Бернард Корнуэлл - Меч Королей

— Разве не проще было бы идти по дороге? — спросила Бенедетта.

— Да, — сказал я, — но именно там нас будет искать враг.

Она размышляла над этим, пока мы делали последние шаги к низкому гребню.

— Но они позади нас, верно?

— Они позади, — уверенно сказал я, повернулся и указал на восток, где из леса выходила дорога. — Они появятся оттуда.

— Ты уверен? — спросил Финан.

— Уверен, — сказал я, а потом вдруг совершенно потерял уверенность.

Я все еще смотрел на выходящую из буковой рощи дорогу, но думал о Вармунде. Как он поступит? Я презирал этого человека, знал, что он безжалостен и жесток, но разве это значит, что он глуп? Вармунд знал, что мы сбежали вверх по реке Лиган, и понимал, что мы не могли уйти слишком далеко вверх по реке во время отлива, пока корабль не сядет на мель. Но оставив Бримвису, я не знал насколько мы близко к Верламикестеру.

Я бросил корабль на восточном берегу, надеясь ввести Вармунда в заблуждение, но теперь сомневался, что он удосужился искать нас в верхнем течении реки. Даже последний дурак сообразит, куда мы пойдем. Вармунд знал, что нам нужны союзники, и что я не найду их в Восточной Англии, но на западе, всего в нескольких часах пешего хода от реки, стоит армия Этельстана. Зачем Вармунду преследовать нас, если он может нас подождать? Я выглядывал разведчиков на востоке и на юге, высматривая отблеск солнечного света на шлеме или острие копья, но нужно было смотреть на запад.

— Я глупец.

— И это должно нас удивить? — спросил Финан.

— Он впереди нас, — произнес я. Не знаю, почему я это утверждал, но меня убедило чутье, полученное за много лет в стольких сражениях, после стольких опасностей. Или, может быть, из всех вариантов меня больше всего страшила засада, подготовленная Вармундом впереди. Приготовься к худшему, как любил говорить отец, хотя в день своей смерти он проигнорировал этот совет и погиб от меча дана.

Я остановился. Справа была живая изгородь, слева — большое ячменное поле, почти созревшее, а впереди — длинный пологий склон, спускающийся к другому лесу. Все выглядело так мирно. Среди ячменя летали овсянки, ястреб взмыл высоко над головой, и легкий ветерок шевелил листья. Далеко на севере, где в туманной ​​котловине лежала деревня, показался столб дыма. Казалось невозможным, что к этой напитанной летом земле подкралась смерть.

— В чем дело?

К нам подошел отец Ода.

Я не ответил. Я смотрел на лес, стеной стоящий на нашем пути, и меня охватило отчаяние. У меня семеро воинов, священник, четыре женщины, несколько освобожденных рабов и кучка испуганных детей. У меня нет лошадей. Я не могу послать кого-нибудь на разведку, а могу лишь надеяться спрятаться, но иду по залитой солнцем земле, по ячменному полю, и враг поджидал меня.

Отец Ода попробовал задать вопрос по-другому:

— Так что будем делать?

— Возвращаемся, — ответил я.

— Возвращаемся?

— Возвращаемся обратно тем же путем. — Я повернулся и посмотрел на восток, на лес, где мы видели черное пятно от костра углежога. — Возвращаемся в лес и поищем место, где можно спрятаться.

— Но... — начал Ода.

Но его перебила Бенедетта:

— Сарацины, — прошипела она.

Всего лишь одно слово, но пропитанное страхом.

И одно слово заставило меня повернуться и выяснить, что ее встревожило.

Всадники.

— Люди Меревала! — произнес отец Ода. — Слава Господу!

На паломнической тропе появились около двадцати всадников, все в кольчугах и шлемах, а половина с длинными копьями. Они остановились в том месте, где дорога уходила на запад, в лес, и вгляделись вперед.

— Это не враги? — спросила Бенедетта.

— Враги, — тихо сказал Финан. Из леса вышли еще два воина, оба в красных плащах Этельхельма. Мы разглядели их через щель в изгороди, но они, похоже, нас пока не заметили.

— Назад! — рявкнул я. — Назад! Все обратно к лесу. — Дети уставились на меня, освобожденные рабы растерялись, а отец Ода открыл рот, как будто хотел что-то сказать, но я снова взревел: — Бегите! Уходите! Немедленно! — Они еще колебались, пока я угрожающе не шагнул к ним. — Уходите! — Они испуганно побежали. — И вы тоже! — сказал я своим воинам и Бенедетте, которые остались со мной. — Пошли!

— Слишком поздно, — произнес Финан.

Вармунд, а я предполагал, что один из всадников на дороге — это он, сделал то, что сделал бы я на его месте. Он послал разведчиков в лес, и теперь они появились у края ячменного поля. Их было двое, оба на серых лошадях, они смотрели вдоль живой изгороди, как раз туда, где стоял я. Один из них поднял рог и протрубил. Скорбный звук стих и опять повторился. На дорогу высыпал целый отряд. Человек сорок, не меньше.

— Идите, — сказал я своим людям, — и ты тоже, Финан.

— Но...

— Уходи! — выкрикнул я. Он колебался. Я отвязал от пояса тяжелый кошель с деньгами и сунул ему в руки, а потом подтолкнул к нему Бенедетту. — Береги ее, сохрани ей жизнь! Береги моих людей! А теперь уходи!

— Но, господин...

— Им нужен я, а не вы, идите! — Он все еще сомневался. — Идите!

Я проревел это слово, словно страдающая от боли душа.

Финан ушел. Я знаю, он предпочел бы остаться, но его убедили моя ярость и требование защищать Бенедетту. Или, возможно, он знал, что бессмысленно умирать, пока есть шанс выжить. Кто-то должен доставить новости в Беббанбург.

Все заканчивается. Лето заканчивается. Счастье заканчивается. Дни радости сменяются днями скорби. Даже боги встретят свой конец в последней битве, Рагнарёке, когда зло принесет в мир хаос, солнце погаснет, и черные воды затопят дома, а великолепный сияющий зал Вальхаллы сгорит дотла. Все заканчивается.

Я обнажил Вздох змея и пошел к разведчикам. Ничего хорошего меня не ждет, но судьба привела меня сюда, и нужно с ней встретиться. Выбора у меня нет, и я приветствовал эту судьбу. Я пытался сдержать клятву, данную Этельстану, и действовал поспешно и глупо. Эта мысль не покидала голову, когда я шел между яркой летней изгородью и высокими колосьями ячменя. Ячменное поле, думал я. А я глупец, чей конец близок.

И может, это глупое решение не спасет моих людей. Не спасет Бенедетту. Не спасет ни девушек, ни детей. Но это была последняя слабая надежда. Если бы я сбежал с ними, то всадники погнались бы за нами и всех перебили. Вармунду был нужен я, они ему не нужны, и поэтому мне пришлось остаться на ячменном поле, чтобы подарить Финану, Бенедетте и всем остальным единственную слабую надежду. Так решила судьба, и я остановился возле россыпи кроваво-красных маков, потому что рог разведчика привлек врагов, они пришпорили лошадей вверх по склону, ко мне. Я коснулся молота на шее, но знал, что боги меня покинули. Три норны приценивались к нити моей жизни, и в руке одной из этих хихикающих женщин были ножницы. Все заканчивается.