Д Рублёва - Величайшие русские пророки, предсказатели, провидцы

Некоторое время надежной защитой баронессе служила ее связь с российским императором. Однако это не могло продолжаться вечно, да и сама госпожа Крюденер, по всей вероятности, презрела осторожность и уверилась в собственной неприкосновенности. Это было ошибкой, потому что властям не по душе пророки в принципе, независимо от того, что те проповедуют.

Одним словом, ей дали понять: французы сыты по горло ее идеями — и порекомендовали заняться проповедническим просвещением соседей-швейцарцев. Давно воспринимавшая себя не иначе как гражданку мира, баронесса без возражений, с легким сердцем двинулась в Швейцарию. Поначалу к ней отнеслись благосклонно, однако вскоре везде, куда бы она ни направлялась, стали собираться толпы людей, в том числе бродяги и неблагонадежные личности. Многолюдные сборища стали раздражать власти швейцарских кантонов, которые в пламенных проповедях миссионерки стали усматривать угрозу спокойствию, сохранение которого они почитали своей первейшей обязанностью. И Юлию Крюденер начали выпроваживать кантон за кантоном, потом ей пришлось выехать в Австрию и покинуть ее. Изгнанная отовсюду, в мае 1818 года она вернулась в свое поместье в Коссе в Лифляндской губернии. Тем временем императором Александром был открыт доступ в Крым всем немецким и швейцарским хилиастам, которые искали Землю Обетованную, и дочь баронессы Юлия и ее зять Беркхейм отправились туда, движимые желанием помочь устроить там новые колонии. А в ноябре 1820 года баронесса наконец-то добралась до Санкт-Петербурга.

В первое время дела ее складывались благополучно. В столице империи она была встречена поклонниками и единомышленниками, и вокруг баронессы составился кружок поклонников, который собирался в доме племянницы Голицына и сестры Софии Сергеевны Мещерской, княгини Анны Сергеевны Голицыной.

Один язвительный мемуарист о «вавилонских службах» Юлии Крюденер в Северной Пальмире писал следующее: «Молитвы ее, по обыкновению, состояли из обычаев Греческой, Католической и Протестантской церквей. Ее спутники пели несколько строф на разные голоса, затем каждый становился на колени перед стулом (видимо, так и выглядел бог Крюднерши) и опускал голову, скрывая лицо в платок. Затем спутник баронессы — литург читал главу из Священного Писания, после чего баронесса произносила проповедь. В такой форме происходило экуменическое действо. Баронесса (а точнее, бес, овладевший ей) войдя в экстаз, могла болтать без умолку 13 часов подряд! Так, в один из дней она говорила почти без всяких перерывов с 9 утра до 11 часов вечера. Брат ее, между прочим, был вице-президентом Санкт-Петербургского библейского общества».

Однако окруженную почитанием избранных поклонников не заботили частные мнения. Не замечала она и того, что у нее над головой сгущались тучи, а возможно, госпожа Крюденер попросту не желала этого замечать. За время, миновавшее после разлуки с ней, Александр I, который уже раз, стал равнодушен к прежним взглядам и идеям. К тому же, надеясь самому влиять на императора, в жесткое противостояние с всесильным и дерзким князем Голицыным, могущественным покровителем баронессы, вступил страстный ревнитель православия архимандрит Фотий, которого весной 1822 года вызвал в столицу митрополит Серафим. Перед этим он задал вопрос архиерею Владимиру Ужинскому, который в свое время был церковным начальником Фотия, вызывать или нет архимандрита в Петербург. Архиерей дал провидческий ответ: «Можно благословение дать приехать; но тогда сбудется сие: и потрясется весь град Святаго Петра от него». Эта фраза как нельзя лучше характеризует личность сверхдеятельного Фотия, вскоре заставившего потрястись не только град Святого Петра, но и всю Россию.

Первая же встреча с Фотием впечатлительного Александра I оказалась знаменательной: уже 1 августа 1822 года был обнародован именной указ Его Императорского Величества «О уничтожении масонских лож и всяких тайных обществ». Что интересно, к исполнению Указ был принят министром внутренних дел В. П. Кочубеем, который аж с 1786 года возглавлял масонскую ложу «Минерва».

Фотий воспылал лютой ненавистью к хлыстовке Татариновой и проповеднице Крюденер, для него они были не кто иные, как «жабы, клоктавшие во время оно, дщери диавола». Про баронессу в его автобиографии читаем: «Женка сия, в разгоряченности ума и сердца от беса вдыхаемая, не говоря никому ничего противного похотям плоти, обычаям мира и делам вражиим, так нравиться умела всем во всем, что начиная с первых столбовых бояр, жены, мужи, девицы спешили, как оракула некоего дивного, послушать женку Криднер. Некоторые почитатели ее из обольщения ли своего или из ругательства над святынею христианских догматов, портреты изобразив Криднер, издавали в свет ее с руками к сердцу прижатыми, очи на небо имеющую, и Святого Духа с небес как на Христа сходящего в Иордане или на Деву Богородицу при благовещении Архангелом. Вот слепота мудрых и разумных, людей просвещенных от мира в Санкт-Петербурге».

Нетерпимый Фотий обрел сильного союзника в лице фаворита императора графа Алексея Андреевича Аракчеева. По сути, графом, который открыто разорвал всякие отношения с князем Голицыным, и были возглавлены силы, противодействующие духовенству иных конфессий и масонству. Аракчеев имел истинную власть. Он смело говорил дворянам: «Вы все карбонарии!» Его выдвижение не было неожиданным, уже после войны 1812 года Аракчеев стал самым доверенным лицом императора, которым ему давно были предоставлены огромные полномочия, о чем говорит хотя бы такой указ Александр I: «Объявляемые генералом от артиллерии графом Аракчеевым Высочайшие повеления считать именными нашими указами». А в генералы от артиллерии Аракчеев был произведен в 1807 году.

Вполне понятно, что Александр I, влияние на которого оказывали такие лица, как Аракчеев и Фотий, который раз с легкостью произвел основательную ревизию своих взглядов и практически утратил интерес как к самой госпоже Крюденер, так и к тому, о чем она проповедовала. Когда баронесса, полагавшая, что все еще имеет влияние на него, добилась аудиенции у Александра I, она наивно попыталась убедить его выступить на защиту поднявших восстание против турецкого владычества греков, объявив о божественной миссии царя взяться за оружие и воевать за христианство.

Перед российским императором стояла необходимость принятия сложнейшего решения. Александр прекрасно понимал: православные страны надеются, что именно русский царь окажет помощь грекам, однако он не хотел, чтобы Россия вступала еще в одну войну, пусть даже священную. Он ощущал на себе колоссальное давление. Внутри же России беспрестанно раздавались требовательные призывы о помощи грекам. Так что престарелой пророчицей совершенно некстати была поднята эта тема.