Лана Паршина - Смерть Гитлера

После войны Траудль Юнге будет часто рассказывать журналистам, союзникам и в своих мемуарах о разочаровании, которое внушил ей этот текст. Она ждала его как эпилог, способный придать смысл всем тем страданиям, на которые обрек людей нацизм. Объяснить, сделать хоть в какой-то мере интеллектуально приемлемым кровавое безумие катастрофы, запрограммированной еще со времени выхода «Майн кампф» в 1924 году. Вместо этого секретарша слышит те же нацистские разглагольствования, которые ей так хорошо известны. И по-прежнему в тех же особых формулировках, свойственных языку Третьего рейха.

Немецкий еврей, филолог и интеллектуал, Виктор Клемперер изучил и теоретизировал этот нацистский новояз, дав ему название LTI (от лат. Lingua Tertii Imperii — язык Третьего рейха). Он наблюдал распространение такого нового способа самовыражения и обобщал свои заметки на протяжении двенадцати долгих лет существования Третьего рейха. Оставшись в Германии, он вынужден был скрываться и едва не попал в лагерь смерти. И только после падения гитлеровского режима он смог издать в 1947 году свой труд, посвященный теме LTI.

Филолог считает, что этот новояз имел свои собственные установленные правила. Его целью было создать языковые механизмы, приспособленные к новому человеку, которого стремился взрастить и воспитать на века нацистский режим. LTI был предназначен как для устрашения врага, так и для воодушевления собственных народных масс. Его лексика выражает действие, волю, силу. Как барабанный бой, слова беспрерывно повторяются, агрессивно акцентируются, словно рубятся с размаху. Слова, которые позволяют сделать обыденными самые чудовищные акты жестокости. Так, идут не убийства, а «зачистки». В концлагерях уничтожаются не живые существа, а «отдельные единицы». Что же касается еврейского геноцида, то это просто «окончательное решение».

Политическое завещание Гитлера само по себе является одним из ярчайших примеров такого языка. Фюрер начинает с того, что пытается представить себя жертвой, а затем очень быстро нападает на своего извечного врага: еврея.

«Неправда, что я или кто-либо другой в Германии хотел войны в 1939 году. Ее жаждали и спровоцировали именно те государственные деятели других стран, которые были либо сами еврейского происхождения, либо действовали в интересах евреев […] Пройдут столетия, из руин наших городов и монументов вырастет ненависть против тех, кто в итоге несет ответственность, кого мы должны благодарить за все, – международное еврейство и его приспешники».

Траудль Юнге стремится как можно точнее передать стиль фюрера в своих записях. Под лихорадочным взглядом своего хозяина она продолжает как можно быстрее стучать на своей пишущей машинке. Следующий отрывок не вызывает никаких сомнений в том, какую судьбу уготовил режим для миллионов евреев.

«Для меня было также совершенно очевидным, что если народы Европы станут разменной монетой, то именно евреи, как истинные преступники в этой кровавой борьбе, будут нести за это ответственность. У меня не оставалось ни капли сомнения в том, что за это время не только миллионы детей европейских арийских народов умрут от голода, не только миллионы взрослых людей найдут смерть, не только сотни тысяч женщин и детей сгорят и погибнут под бомбежками в городах, и истинный преступник не искупит своей вины, даже с помощью самых гуманных средств».

Несмотря на фатальный исход конфликта, спровоцированного и развязанного его агрессивной политикой, Гитлер не жалеет ни о чем.

«После шести лет войны, которая, несмотря на все неудачи, однажды канет в историю, как большинство славных и доблестных проявлений жизненных устремлений нации, я не могу покинуть город, который является столицей Рейха. Поскольку сил осталось слишком мало, чтобы оказать дальнейшее сопротивление вражескому наступлению в этом месте, и наше сопротивление постепенно ослабевает, поскольку солдаты, введенные в заблуждение, испытывают недостаток инициативы, я бы хотел, оставаясь в этом городе, разделить свою судьбу с теми миллионами других людей, кто добровольно решил поступить таким же образом. Кроме того, я не желаю попадать в руки врага, который ожидает нового спектакля, организованного евреями ради удовлетворения истеричных масс.

Поэтому я решил остаться в Берлине и добровольно избрать смерть в тот момент, когда я пойму, что пост фюрера и канцлера нельзя будет далее сохранить».

Во второй части своего завещания он официально подтверждает свои решения о снятии со всех постов Гиммлера и Геринга, которых он клеймит позором. «Геринг и Гиммлер, совершенно независимо от их предательства по отношению ко мне лично, нанесли неизмеримый ущерб стране и всей нации, ведя тайные переговоры с врагом, которые они проводили без моего ведома и против моих желаний, и незаконно пытались присвоить себе власть в государстве».

Затем он назначает своего преемника на пост главы Третьего рейха – это гросс-адмирал Дёниц. Но он получает не звание фюрера, а звание президента Рейха. Что же касается Геббельса, то он становится канцлером. Всего дюжина министерств распределена между последними, кто сохранил ему верность, не говоря уже о штабах сухопутных, воздушных войск и военно-морского флота. Столько воображаемых постов и должностей в государстве и нацистской военной машине, которые находятся на грани гибели.

В заключение своего политического завещания Гитлер дает последний совет: «Прежде всего я поручаю руководителям нации и тем, кто им подчиняется, тщательно соблюдать законы расы и безжалостно противостоять всемирному отравителю всех народов – международному еврейству».

Траудль Юнге только было собиралась закончить, как ее прерывает сильно взволнованный Геббельс. Он только что узнал о своем назначении канцлером. Он бурно и категорически отказывается, потому что это означает, что он должен пережить своего хозяина. Такого быть не должно.

Рискуя еще больше осложнить задачу секретарши, глава немецкой пропаганды решает тут же продиктовать ей свое собственное завещание. «Моя жизнь не имеет смысла, если фюрер умрет, – со слезами на глазах диктует он. – Печатайте, фрау Юнге, печатайте то, что я Вам сейчас продиктую». И снова в том же, нацистском, стиле.

Речь идет о его преданности Гитлеру и решении не пережить падение национал-социализма в Германии. Он говорит о том, что вся его семья охвачена желанием умереть. «Борман, Геббельс, а также сам фюрер постоянно заглядывают, чтобы узнать, закончила ли я печатать, – рассказывает Траудль Юнге. – В конце концов, они почти выхватывают из ролика печатной машинки последний лист бумаги, возвращаются в конференц-зал и подписывают все три экземпляра…» [35]