Вячеслав Никонов - Ленин. Человек, который изменил всё [litres]

Начиная с 17 января, замечала Крупская, «стало чувствоваться, что что-то надвигается: вид стал у ВИ ужасно усталый и измученный. Он часто закрывал глаза, как-то побледнел, а главное, у него как-то изменилось выражение лица, стал какой-то другой взгляд, точно слепой. Но на вопрос, не болит ли что, отвечал отрицательно» 2729.

На открытии XI съезда Советов 19 января Калинин уверил собравшихся, что лечащие Ленина крупные медики выражают надежду на его возвращение к государственной и политической деятельности. Сотрудник охраны Александр Васильевич Бельмас в ту ночь дежурил. «Утром, когда мне надо было уже уходить, Ильич не вышел к завтраку. Подошел грустный Петр Петрович и говорит:

– Ильичу сегодня что-то нездоровится, на прогулку не поедет.

А через некоторое время Мария Ильинична посылает меня на машине за доктором Ферстером в Боткинскую больницу. В доме опять горе. Все ходят мрачные, Надежда Константиновна и Мария Ильинична безотлучно находятся у постели Ильича. Часто звонят по телефону из ЦК, СНК, ОГПУ – все спрашивают, как здоровье Ленина. В доме напряженная обстановка, все молчат» 2730.

Утром 20 января Осипов записал: «После завтрака Владимир Ильич сидел на балконе, выходящем в парк… Надежда Константиновна читала ему газету, которую он слушал с большим интересом» 2731. В 18.30 Рукавишников сменил Попова, который, сдавая дежурство, «сказал кратко, что обозначились какие-то неопределенные симптомы, беспокоившие его: ВИ был слабее обычного, был вял и жаловался на глаза – как будто по временам плохо видел. Из Москвы вызвали профессора Авербаха для осмотра зрения… ВИ сидел в это время у себя в комнате с Надеждой Константиновной, и она читала вслух газету… В 7 часов 45 минут Мария Ильинична сказала мне, что ужин готов и что можно звать ВИ. За ужином ВИ почти ничего не ел.

Около 9 часов приехал профессор Авербах (он был у Ленина с 22.00 до 22.45. – В.Н .). ВИ, встречавшийся с ним раньше, приветствовал его любезным жестом. Профессор Авербах установил, что зрение прекрасно, что изменений со стороны дна глаза не имеется и что острота зрения та же, что была и прежде. В 11 часов лег спать, и через 15 минут я слышал его ровное дыхание».

Рукавишников дежурил всю ночь у комнаты больного. В 7 часов утра 21 января «поднялась Надежда Константиновна. Спросила, как прошла ночь, прислушалась к дыханию Ильича и сказала: “Ну все, по-видимому, хорошо, выспится, и слабость вечерняя пройдет”. Около 8 часов подали кофе. 9 часов. Ильич еще спит. У меня и Надежды Константиновны все наготове для того, чтобы дать Ильичу умыться, когда он проснется. Я жду обычного зова, часто заглядываю в комнату, потому что настороженность не улетучилась: Ильич все спит. Около 10 часов – шорох. ВИ просыпается.

– Что, ВИ. Будете вставать?

Ответ неопределенный. Вижу, что сон его ничуть не подкрепил и что он значительно слабее, нежели был вчера. Сообщил об этом профессорам Ферстеру и Осипову. Тем временем ВИ принесли кофе, и он выпил его в постели. Выпил, несколько оживился, но вставать не стал и скоро опять уснул.

В 2 часа 30 минут Ильич проснулся, еще более утомленный, еще более слабый. К нему зашел профессор Осипов, посмотрел пульс и нашел, что это слабость, ничего угрожающего нет. Мария Ильинична принесла обед. Ильич выпил в постели чашку бульона и полстакана кофе. Принятая пища не оживила Ильича, и он становился все слабее и слабее… Около 6 часов у Владимира Ильича начался припадок, судороги сводили все тело. Профессор Ферстер и профессор Осипов не отходили ни на минуту, следили за деятельностью сердца и пульса, а я держал компресс на голове. В 6 часов 35 минут я заметил, что температура вдруг поднялась. Я сказал об этом профессору Осипову, и сейчас же поставили термометр. Без 13 минут 7 я вынул термометр и был ошеломлен – 42,3°. Профессор Осипов и профессор Ферстер сразу даже не поверили этому и сказали, что это ошибка. Но это не было ошибкой – через 3 минуты Владимира Ильича не стало» 2732.

Крупская запомнила последние минуты жизни супруга: «Вскоре заклокотало у него в груди… Бессознательнее становился взгляд, Владимир Александрович (Рукавишников. – В.Н .) и Петр Петрович (Паткалн. – В.Н .) держали его почти на весу на руках, временами он глухо стонал, судорога пробегала по телу, я держала его сначала за горячую мокрую руку, потом только смотрела, как кровью окрасился платок, как печать смерти ложилась на мертвенно побледневшее лицо» 2733.

Вечером 21 декабря в Кремле раздался звонок Марии Ульяновой: «Только что, в 6 часов 50 минут, скончался Ленин». Все партийное и советское начальство было в Москве – шел XI Всероссийский съезд Советов, после которого должен был открыться II съезд Советов СССР. Бонч-Бруевича звонком вызвали на квартиру Зиновьева. «Вошел Дзержинский, Сталин, Зиновьев, Каменев, Калинин – спокойны как всегда, сдержанны, почти не говорят, кто сидит, кто ходит. Разговоров не слышно.

– Владимир Ильич скончался…» 2734

Молчание, замешательство, но вот уже руководство страны усаживается в аэросани и в полном составе мчится в Горки. Дороги – два часа. Мария Ильинична в отчаянии металась по комнате, плакали врачи, только Крупская сохраняла спокойное смирение. «Ленин лежит на столе, – это Зиновьев специально завел дневник. – На него надели двубортный пиджак. Цветы. Сосновые ветви. Он лежит в большой комнате. Ее окна выходят на веранду. Мороз. На этой веранде летом 1920 года мы пили чай, и тогда же приняли решение занять Варшаву. Он там лежит, как живой… У него такой отличный, свежий вид. Вот только Старик, кажется, чем-то недоволен, и вот почему мы так долго на него глядим, и слезы застилают нам глаза» 2735.

Бонч-Бруевич наблюдал за членами Политбюро. «Все стали здесь, вокруг… Взглянули в спокойное лицо того, кто был всегда дорог им, глубоко близок, и все, словно руководимые единым внутренним голосом, поникли головой…

– Да, да, вот оно что… Вот оно что… – первый проронил слова Сталин…

И стал обходить ВИ своим размеренным шагом, поворачивая то левое, то правое плечо, словно не веря, что смерть совершила свою неумолимую работу, и как бы желая убедиться, что эта роковая работа непоправима, неизменна… За Сталиным пошли и другие и так прошли все, безмолвно, понуро, тихо… Прошли и вышли… Кое-кто остался ночевать… Большинство поехали на станцию» 2736. За дело берется скульптор Меркулов, снимающий посмертную маску.

В 2 часа ночи 22 января назначен экстренный пленум ЦК. Возвращались на поезде, на час опоздали. Вошли в зал, 50 человек сидели в безмолвии. Решения принимались быстро. Провести траурное заседание съезда Советов. Его должна была подготовить специальная комиссия Политбюро под председательством Молотова. Хоронить в субботу 26 января на Красной площади, тело перевезти в Москву в сопровождении двухсот руководителей страны, прощание – в Доме союзов. Комиссию по организации похорон возглавляет Дзержинский.