Джон Норвич - Краткая история Франции [litres]

Естественно, высадки англо-американских войск вызвали большую напряженность в отношениях с французами. С генералом де Голлем было практически невозможно иметь дело: он быстро обижался, имел болезненное чувство собственного достоинства, вечно усматривал оскорбления там, где их не было. Однажды Черчилль говорил с ним по телефону и быстро вышел из себя. Де Голль подчеркнул, что французский народ считает его реинкарнацией Жанны д’Арк. «Нам придется сжечь и эту», – проворчал Черчилль.

Отношения генерала с американцами складывались еще хуже. Президент США Рузвельт всегда не доверял де Голлю: он отказался признать Французский комитет и настоял, чтобы его «убрали с дороги» во время высадки в Нормандии «из соображений безопасности». Рузвельт, по сути, был в этом отношении абсолютно прав. Французы продолжали использовать шифры, которые английские шифровальщики могли взломать за несколько минут, но галльская гордость не позволяла им принять британскую или американскую системы шифрования. Тем не менее, как Черчилль сказал Рузвельту, «де Голль… несмотря на все его недостатки и причуды, последнее время давал понять, что хочет работать с нами, и в конечном счете очень сложно отстранить французов от освобождения Франции». Соответственно Черчилль отправил два пассажирских самолета «Йорк», чтобы доставить генерала из его штаб-квартиры в Алжире, но де Голль отказался приезжать, узнав, что американцы не позволят обсуждать послевоенное гражданское правительство Франции. Дафф Купер, на тот момент представитель Черчилля в Алжире, час убеждал его изменить решение, но только на следующий день де Голль согласился, с большой неохотой и ужасным выражением лица.

С таким же настроением он прибыл в Англию. Черчилль, устроивший свой «передовой штаб» в поезде недалеко от Портсмута, тепло поприветствовал де Голля и пригласил на ланч, но затем нанес ему смертельную обиду, позволив подумать, что его привезли, чтобы он выступил по радио. О внутренних делах Франции, которыми главным образом был озабочен генерал, он даже не упомянул. Это было уже достаточно плохо, но дальше пошло еще хуже. Де Голлю показали напечатанные в Соединенных Штатах союзные деньги, которые были выпущены для войск вторжения. Эти fausse monnaie (фальшивые деньги), как он их назвал, «не признало правительство республики». После ланча де Голля повезли на встречу с генералом Эйзенхауэром, главнокомандующим союзными войсками, и показали текст воззвания, который составили для его выступления по радио. Де Голль отказался принять его и в негодовании объявил, что отзывает всех французских офицеров связи, назначенных в британские и американские дивизии. Черчилль, который к этому времени рассердился не меньше де Голля, обвинил его «в измене в разгар сражения» и предложил немедленно отправить его обратно в Алжир, «в цепях, если потребуется».

Такими на самом деле были отношения Франции с союзниками, и только 14 июня (больше чем через неделю после высадки в Нормандии) де Голль ступил на французскую землю. Его сопровождала большая свита и немалый багаж, что казалось странным для однодневной поездки. Генерал Монтгомери пригласил его на обед, предложив взять с собой двух членов штаба. Де Голль прибыл в окружении восемнадцати, но его заставили ограничиться тремя. Остальных пришлось везти в Байё, но, когда джипы подъехали, возникла новая проблема: генерал настаивал, чтобы его людей везли приехавшие с ним французские шоферы. Неудивительно, что Черчилль повторял: «Самый тяжелый крест, который мне приходилось нести, – это крест Лотарингский» [220] Лотарингский крест, крест с двумя поперечными перекладинами, был символом «Свободной Франции». .

Следующие десять недель шли тяжелые сражения, но в середине августа союзные армии уже приближались к Парижу, и Париж готовился к их приходу. 15 августа забастовали жандармерия, полиция и метро. 19 августа отступающие колонны немецких танков и броневиков пошли по Елисейским Полям, а члены Сопротивления (теперь это движение называлось «Французские внутренние силы») призвали парижан ко всеобщему восстанию. Столкновения продолжались три дня. Днем 24 августа генерал Филипп Леклерк, не подчинившись приказу своего начальника, американского генерал-майора Джероу, выслал в Париж авангард с сообщением, что вся дивизия будет в городе на следующий день. В 9:22 вечера того дня 9-я бронетанковая рота под командованием капитана Раймона Дронна прорвалась в город через Итальянские ворота.

Немецким комендантом Парижа был генерал-лейтенант Дитрих фон Хольтиц. Он получил от Гитлера приказ «взорвать Париж при наступлении противника и защищать город из развалин», но братья-офицеры убедили Хольтица, что в этом нет военной целесообразности. Он протянул со сдачей города достаточно долго, чтобы показать своему правительству, что он капитулировал с честью, и в середине дня 25 августа в префектуре полиции полный, потеющий немецкий генерал-лейтенант в монокле подписал документ, врученный ему Леклерком. После четырех лет оккупации Париж был свободен.

Ясным солнечным утром субботы 26 августа генералу Джероу, который еще кипел от возмущения по поводу неповиновения Леклерка, доложили, что французская армия днем планирует провести победный парад. Джероу отправил гневное распоряжение: «Укажите генералу Леклерку, что его соединение не будет, повторяю, не будет участвовать в параде, а продолжит выполнять полученное задание по зачистке Парижа и окрестностей от неприятеля. Он подчиняется только мне». И снова его приказ был нарушен. В 15 часов у Триумфальной арки де Голль принял парад, а затем пошел пешком по Елисейским Полям рядом с Леклерком, двумя другими старшими генералами, Кёнигом и Жуэном, и главными руководителями парижского Сопротивления. Парад не обошелся без инцидентов: когда колонна вышла на площадь Согласия, раздались выстрелы, и в последовавшей неразберихе погибло несколько человек [221] Жан Кокто, смотревший парад из отеля «Крийон», утверждал, что курил и у него отстрелили полсигареты. Правда, никто ему особенно не поверил. . Однако у де Голля и мускул не дрогнул, он невозмутимо сел в ожидавший его автомобиль и проехал к собору Парижской Богоматери. У собора снова была стрельба. Паства бросилась на землю, а генерал продолжал шагать по нефу, медленно, бесстрашно и величаво, к своему месту у самых ступеней алтаря. В прямой трансляции корреспондент BBC говорил:

Одна из самых драматичных сцен, что мне приходилось видеть… генерал прошел прямо туда, где, на мой взгляд, льется поток огня… он, не задумываясь, расправив плечи, пошел вперед по центральному проходу, когда вокруг него летели пули. Я никогда не видел такого поразительного мужества… Повсюду сверкали вспышки и раздавался треск выстрелов, а он, казалось, был совершенно неуязвим.