Антал Серб - Призраки замка Пендрагон. Ожерелье королевы

Когда в одиннадцать часов я пошел пить кофе, мой сосед увязался за мной.

— Очень интересная книга, — сказал он о «Киме». — Просто класс! Этот парень, который ее написал, наверняка основательно помотался в тех краях. Хорошо знает местность.

— Вы бывали в Индии?

— Конечно. Я там вырос. Вернее, и там тоже. А еще в Бирме. Потом в Южной Африке, в Родезии, Неплохие места.

Я почувствовал благоговейный трепет, который всегда охватывал меня при мысли о величии Британской империи. Эти англичане ездят в Бирму, как мы в Эгер, только с меньшим любопытством. Они знают, что куда бы ни приехали, всюду окажутся среди соотечественников.

— Знаете, мой старик служил в чине майора в ирландских частях, — продолжал Мэлони. — Его без конца перебрасывали с места на место. Поэтому я и остался недоучкой. И в книгах не больно-то маракую. Но зато в тропиках мне не было равных.

— Вы тоже служили?

— Нет, я не смог поступить в военное училище, потому как у меня дурацкая привычка заваливать все экзамены. Помню, был даже один, на котором я срезался пять раз подряд. Ну что делать, не повезло. Да ладно! Что было, то было. Я ни о чем не жалею. Не может же каждый стать военным. По-моему, что ни делается, все к лучшему. Зато где я только ни побывал! Вы слышали о восточноафриканской экспедиции Увинда?

— Да, что-то слышал… — сказал я, чтобы не уронить свой престиж.

— Я как раз завербовался проводником в этот экспедиционный корпус. Ну и восхождение было, я вам доложу! Девять тысяч футов над уровнем моря. Был там один склон — ну как будто стеклянный. Три раза на него взбираешься, пять раз соскальзываешь. Два дня мы там ползали и не продвинулись ни на дюйм. Тогда я говорю полковнику: «Знаете, сударь, чем люди отличаются друг от друга? Тем, что одни родом из Коннемары, а другие — не из Коннемары». Я-то ведь сам оттуда, — пояснил он с гордостью и продолжал: — «Что ж, может, оно и так, — сказал полковник (типичный дурак англичанин), — и все-таки там тоже иногда рождаются здравомыслящие люди». Ладно, думаю, сейчас ты увидишь, кто тут у нас самый здравомыслящий. Взял нашу кошку, обвязал ее поперек туловища веревкой, расставил у подножия склона негров и велел им бить в свои тамтамы. Кошка в один момент взлетела по почти отвесному склону и залезла на дерево, которое росло на самой вершине. Она была так напугана, что металась там до тех пор, пока веревка не запуталась среди веток. Я подергал за конец, убедился, что держится прочно, и вскарабкался наверх. Освободил несчастное создание, а потом помог подняться всем остальным…

Слушая этого мюнхаузена, я начал сомневаться, бывал ли он вообще в тропиках. Однако его простодушие подкупало, вызывая невольную симпатию. У него был слишком маленький, почти незаметный подбородок и поразительно длинные руки, а во всех его движениях ощущалась грация дикого зверя. В нем чувствовалась близость к девственной природе, гораздо большая, чем это свойственно людям…

Мы вернулись в читальный зал и снова углубились в свои книги.

Седьмой и последующие графы, жившие в семнадцатом столетии, были тихими, ничем не примечательными людьми, словно над ними довлела тень великого Асафа Кристиана, мешая раскрыться их дарованиям. Десятый граф Гвинед построил ллэнвиганский замок, который с 1708 года стал постоянным местом проживания семьи.

Выбравшись из мрачной крепости Пендрагон, семья как будто воспряла духом. На протяжении восемнадцатого века она подарила родине прославленных адмиралов, дипломатов и рифмачей-графоманов, ничем не отличаясь от других аристократических фамилий. Впрочем, одно отличие все-таки было. Тринадцатый граф Гвинед отличался довольно экстравагантными манерами, внося некоторое разнообразие в скучноватый быт британской провинции.

Этот граф, невзирая на свой несчастливый порядковый номер, был самым жизнерадостным из всех Гвинедов, балагуром и выпивохой, и единственным в роду, кто заводил себе любовниц из числа актрис.

Современники считали особенно остроумным одно его изречение, хотя оно давно утратило прелесть новизны и в наши дни уже трудно понять, в чем тут юмор. Когда однажды во время покера графу сообщили, что его любовница, которую он в буквальном смысле слова подобрал на улице и облагодетельствовал — она в свое время прислуживала в лавке у торговца апельсинами, — сбежала с учителем фехтования, прихватив немалую часть фамильных драгоценностей, он спокойно заметил: «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным». И продолжал играть как ни в чем не бывало.

Он носил фамилию матери, которая была итальянкой, и звался Джоном Бонавентурой. Это странное сочетание — Джон Бонавентура — сразу насторожило меня и вызвало смутное беспокойство. Где-то оно мне уже встречалось. Но где? Я напрасно ломал голову. Только гораздо позже мне удалось это вспомнить, причем при совершенно фантастических обстоятельствах.

Остальное я прочитал бегло, не останавливаясь на биографиях Пендрагонов, живших в девятнадцатом веке в свое удовольствие и процветавших при королеве Виктории. Отец нынешнего графа Гвинеда являлся характерным представителем своей эпохи, а поскольку на упомянутую эпоху пришелся самый разгар империалистических войн, которые Англия вела на различных континентах, большую часть жизни он прослужил в колониальных войсках, почти не бывая дома, потом занимал высокие посты в местной британской администрации и скончался от тропической лихорадки в должности губернатора одной из провинций Бирмы.

О моем знакомом — восемнадцатом по счету графе Гвинеде — я обнаружил довольно скудные сведения в карманном справочнике «Кто есть кто». Год рождения — 1888; значит, сейчас ему сорок пять лет. Полное имя — Оуэн Алистер Джон Пендрагон из Ллэнвигана. Учился в Харроу, потом в Оксфорде, служил в колониальных войсках, является кавалером нескольких орденов Британской империи и членом многочисленна клубов. Обычно «Кто есть кто» сообщает самое важное с точки зрения англичан: чем увлекается вышеозначенный джентльмен. Но об увлечениях графа Гвинеда составители справочника умалчивали.

Подошло время обеда. Я сдал книги — свои и Мэлони — и направился к выходу.

— Ну вот, теперь я знаю, что такое библиотека, — сказал мой сосед, который теперь не отходил от меня ни на шаг. — Уж лучше бы я искупался в болоте. Уф! За десять лет я не прочел столько, сколько сегодня. Кстати, где вы обедаете?

— На Грик-стрит, в китайском ресторанчике.

— Вы не рассердитесь, если я пойду с вами? Не люблю заправляться в одиночку.

Меня несколько огорошил этот слишком быстрый даже по континентальным понятиям переход на короткую ногу. Но в этом парне было что-то трогательное. Он напоминал шимпанзе, который вырвался из клетки и, ничего не понимая, слоняется по лондонским улицам, но при этом настроен весьма миролюбиво и горит желанием с кем-нибудь пообщаться.