Олег Суворов - Орден Казановы

— Конечно, нет, — лукаво улыбнулась Ольга, с очаровательной бесцеремонностью беря под руку и Гурского, — всегда предпочитала мужчин зрелого возраста!

— Ну как, выспались, дорогой Филипп Игоревич? Напрасно вы всех нас так напугали! Впрочем, я и сам виноват в том, что обращался с вами излишне жестоко. На то, чтоб в петлю лезть, только с недосыпу и решишься. Неужто в могиле решили отоспаться, а? Хорошо, что я вовремя подоспел да искусственное дыхание вам сделал, иначе бы ваша юная супруга могла сделаться молодой вдовой.

— Что вам угодно? — еле слышно произнёс Богомилов, с трудом поворачивая голову в сторону Морева, вольготно расположившегося напротив него. На шее злополучного биолога чернела отчётливая полоса, оставшаяся после недавней попытки самоубийства, когда он, воспользовавшись недолгой отлучкой одного из своих сторожей, попытался удавиться прямо на спинке кровати, использовав для этого собственный галстук.

— Ничего особенного. Просто зашёл осведомиться о вашем самочувствии и пообещать, что бессонницей никто вас больше мучить не станет.

— А вместо этого что? — слабо усмехнулся Филипп. — Когда вы меня отпустите?

— Ну, об этом мы поговорим в следующий раз. — Морев прошёлся по комнате, попутно потрогав витую оконную решётку, прочно вделанную в дубовую раму. А пока набирайтесь сил и развлекайтесь. — Достав из кармана свежий номер «Сатирикона», он небрежно бросил его на постель Богомилова. — Вот, почитайте свежий фельетон одного борзописца, который в иронических тонах повествует о скандале, разразившемся за время вашего отсутствия на конгрессе.

— Что за скандал?

— Касающийся вашего хорошего знакомого — Ивана Ильича Сечникова. Нет-нет, — покачал головой он, заметив выражение лица Богомилова, — не стану портить вам удовольствие — сами всё прочтёте. А когда почувствуете себя бодрее — позовите меня, и мы с вами обстоятельно потолкуем. Скажу лишь одно — в самом скором времени я собираюсь навестить вашу супругу и очень надеюсь, что к этому времени нам с вами удастся достигнуть какого-нибудь соглашения.

— Вы поедете к Елене? — заволновался Филипп.

— Да, поеду, но об этом в следующий раз, а пока я удаляюсь. — С этими словами Морев быстро покинул комнату, в которой немедленно появился один из постоянно сменявших друг друга охранников — рыхлый и неприятный субъект с бабьей физиономией по имени Дмитрий. Не обращая внимания на лежащего пленника, он устроился у окна в кресле-качалке, закинув ноги прямо на подоконник.

Богомилов приподнялся на кровати и кое-как сел, опершись спиной о подушку. Затем выпростал дрожащие руки из-под одеяла и жадно развернул журнал. Интересующий его фельетон был напечатан на второй странице и назывался «Учёный фавн». Бойкое перо автора по фамилии Кутайсов позволяло ему органично сочетать факты и вымыслы, порождая фривольно-ироничную болтовню, весьма напоминавшую сплетню.

«...Итак, наш сладострастный старец приступил к сеансам излечения молодой дамы, несомненно, лелея на её счёт похотливые намерения. Он привёл её в комнату, более похожую на будуар, чем на научную лабораторию, и предложил возлечь на кушетку. Затем начал сеанс мнимо лечебного гипноза, изо всех сил внушая своей будущей жертве разные греховные мысли. Вскоре бедная женщина провалилась в беспамятство, плавая в сладких видениях и видя вокруг себя мускулистых молодых красавцев с томными глазами, которые добивались её любви в бешеном соревновании друг с другом. Велико же было её изумление и отвращение, когда, случайно открыв глаза, она увидела перед собой раскрасневшуюся физиономию похотливого старца, который трясущимися от вожделения руками пытался расшнуровать её корсет, однако вследствие своего возраста явно запамятовал, как это делается. Молодая женщина возмутилась и начала сопротивляться, однако он упорно лез ей под юбки, нашёптывая беззубым ртом всяческие любезности и называя её “жемчужиной своего сердца”!

По словам дамы, господин Сечников ещё что-то бубнил про общественный долг женщины, который должен быть выше “химеры совести", поскольку состоит в зачатии и вынашивании детей от научных гениев человечества. Однако этому морщинистому Тарквинию так и не удалось сломить целомудренное сопротивление новоявленной Лукреции — он то ли не рассчитал свои силы, то ли силу своего одуряющего гипноза. Интересно бы знать, что сильнее увлекает нашего знаменитого учёного: юные женские прелести, спрятанные под ворохом шелков и кружев, или глубины подсознания, таящегося под черепной коробкой?

В любом случае крепостные стены моральных принципов госпожи М. сумели устоять перед яростным приступом старческого сладострастия, что отнюдь не снимает вопроса о необходимости наказания его носителя. Развратники и порочники особенно нетерпимы в учёной среде, призванной способствовать благу и достоинству человека! Да, так называемый лечебный гипноз господина Сечникова показал свою несостоятельность перед женским целомудрием, но кто знает, что ещё способны изобрести учёные фавны в будущем ради безнаказанного удовлетворения своей похоти за счёт наших жён и сестёр! Научные сведения в столь малоизученной области, как человеческое сознание, могут стать опаснейшим оружием в руках беспринципных людей, способных воспользоваться ими не только ради власти над беззащитной женщиной, но и ради — дико помыслить! — власти над вооружённой толпой, направляя её в собственных интересах. Контроль над сознанием — это страшная сила, не менее страшная, чем бесконтрольная власть над телами...»

Дочитав фельетон до конца, Филипп подумал о том, что его автор оказался не так уж вульгарен и глуп, как это могло показаться по его ёрническому стилю. Впрочем, несомненный ум и талант журналиста ничуть не оправдывали его издевательств над столь замечательным учёным, как Иван Ильич Сечников.

Весь последующий день Богомилов провёл в размышлениях, а наутро почувствовал себя заметно бодрее и попросил позвать Морева, или «француза», как его называли между собой Иван и Дмитрий.

— Кажется, вам уже лучше? — с приветливой улыбкой осведомился Георгий Всеволодович, входя в комнату. — Кстати, для улучшения самочувствия следует почаще выглядывать в окно — золотая осень, знаете ли...

— Здесь вы ошибаетесь, — покачал головой бледный Филипп, — сидя в подвале, поневоле начинаешь испытывать ненависть к любым переменам в виде эволюции, будь то смена лаптей на штиблеты или лета на осень.

— Глубокое замечание!— иронично заметил Морев, закуривая папиросу и давая прикурить своему пленнику. — Однако же вы содержитесь не в подвале, а всего лишь на первом этаже, так что не стоит преувеличивать.