Олег Суворов - Орден Казановы

В рядах публики грянул такой взрыв хохота, что Макар Александрович был вынужден замолчать, после чего удивлённо оглянулся на зал. Уразумев причину всеобщего веселья — а смеялся даже председатель суда, — Гурский слегка пожал плечами и снисходительно улыбнулся. Дождавшись восстановления спокойствия, следователь продолжил:

— Через какое-то время нашей героине, по всей видимости, удалось удрать из дома, и она оказалась в Петербурге, где явилась в редакцию вышеупомянутого журнала с просьбой о вспомоществовании. Здесь мадемуазель Мальцева познакомилась с одним из журналистов, имя которого я знаю, но без особой надобности оглашать не хочу, после чего сделалась его содержанкой. Через какое-то время они расстались, и юная мадемуазель тут же сошлась с его приятелем — небезызвестным петербургским художником. Кстати, этот художник рисовал свою возлюбленную в столь откровенном виде, что и даже не осмеливаюсь предъявить суду его рисунки. Зато среди собранных мною материалов имеются неоспоримые свидетельства того, что на протяжении последующих пяти лет наша героиня вела богемный образ жизни, меняя любовников каждые полгода, а то и чаще. Более того, у меня даже имеются показания тех из этих господ, кто в настоящее время по-прежнему живёт в Петербурге... — И Макар Александрович красноречиво потряс в воздухе той самой голубой папкой, которой его накануне снабдил Кутайсов. В ней, помимо старого номера «Сатирикона» с фельетоном «Проворный Черепахин», содержался целый ряд показаний, полученных журналистом от своих приятелей, в разное время сожительствовавших с Мальцевой.

Именно Кутайсов сумел вспомнить о том давнем фельетоне, после чего по взаимной договорённости с Макаром Александровичем предпринял собственные разыскания. «И это справедливо, — нравоучительно заметил ему следователь. — Поскольку ты бросил тень на репутацию господина учёного, постольку тебе же и надлежит восстановить истину». Сейчас, сидя в задних рядах, журналист с довольной улыбкой слушал обличительную речь Гурского.

— Итак, в заключение, — повысил голос Макар Александрович, на сей раз обращаясь к заметно сникшему адвокату и его подзащитной, — позвольте задать вам всего два вопроса. У вас, сударыня, я хотел бы узнать: чем вы занимались последние два года и как много любовников ещё сменили? Впрочем, на последний вопрос можете не отвечать Л к нам, господин адвокат, у меня вопрос иного рода: где вы видите порядочную женщину или хотя бы оскорблённую добродетель?

Столь эффектная концовка была встречена громом восторженно-весёлых рукоплесканий, так что для восстановления порядка председателю даже пришлось прибегнуть к помощи судейского колокольчика.

Да, Макар Александрович имел полное основание быть довольным собой! Дожидаясь, пока взбудораженная публика подчинится уговорам судебных приставов и успокоится, он слегка облокотился на деревянную перегородку, отделявшую ряды стульев от места для прений, и приветливо улыбнулся Ольге Рогожиной. Девушка сидела во втором ряду под руку со своим новоиспечённым женихом, демонстративно державшим на виду забинтованную ладонь.

— Мадемуазель Мальцева! — громогласно вопросил председатель. — Извольте встать и ответить: правда ли всё то, что господин следователь сообщил суду о вашей жизни?

Растерянная молодая женщина поднялась с места и, поминутно оглядываясь на сидевшего рядом с ней адвоката, что-то пролепетала.

— Говорите громче, — потребовал председатель. — Вас не слышно.

— Нет.

— Что — нет?

— Нет, — громче и увереннее повторила Мария, вскидывая голову и глядя прямо на судью, — всё, что он тут обо мне наговорил... — И она бросила неприязненный взгляд в сторону Гурского. — Совершенно наглая и возмутительная клевета! И как только не совестно возводить напраслину на честную девушку!

Следователь хотел было что-то ответить, но тут произошло нечто из ряда вон выходящее.

— Это она, Макар Александрович, она! — неожиданно вскакивая со своего места, закричала Ольга, указывая на Мальцеву. — Теперь я её, точно, узнала!

— Кого вы узнали? — среди всеобщего замешательства первым спросил Гурский.

— Да ту самую особу, которая была среди налётчиков! Она ещё прострелила руку моему жениху... — И Ольга так резко схватила забинтованную ладонь Николишина, чтобы показать её залу, что тот вскрикнул от боли. — Он тоже может это подтвердить!

— Вы в этом совершенно уверены? — настороженно переспросил Макар Александрович, сам не ожидавший столь удачного финала.

— Ещё бы! — задорно отмечала Ольга. — Мне эта гадина сразу показалась знакомой, а когда я услышала её голос, то перестала сомневаться. Да подтверди же, болван, ведь ты тоже её видел! — накинулась она на Семёна, который чувствовал себя столь обескураженным, что его физиономия начала быстро покрываться багровыми пятнами.

Гурский вопросительно уставился на него, и Николишину пришлось выдавить:

— Не верьте ей, она всё путает...

— Как путаю? — вскричала Ольга. — Макар Александрович, да я под присягой готова...

Но следователь её уже не слушал. Подойдя к Мальцевой, дрожащей от ярости и страха, Макар Александрович крепко взял её за руку повыше локтя и громко объявил:

— Вы арестованы, сударыня.

— За что? — дёрнулась Мария. — Да что вы слушаете эту сумасшедшую?

— Как это понимать, Макар Александрович? — удивлённо окликнул его председатель.

— Эта девица подозревается в соучастии в недавнем вооружённом ограблении галантерейного магазина, ваша честь, — охотно пояснил Гурский. — Вы позволите передать её в руки караульным?

— Делайте, как сочтёте нужным.

Перед тем как Марию вывели из зала, она ещё успела бросить отчаянный взгляд на кусавшего губы Николишина, которого отчитывала разъярённая Ольга. И тут зал заседаний, гудевший, как растревоженный улей, пронзило обиженное восклицание всеми забытого Ивана Ильича Сечникова:

— Позвольте, господа, а как же быть с моим делом?

И вновь грянул такой хохот, что ему бы позавидовали клоуны из знаменитого цирка Чинизелли!

Рассказывая об аресте Марии прямо в зале суда, Николишин не удержался от злорадства. Он был очень нетерпим к боли, а потому до сих пор не мог простить ей простреленную ладонь. Впрочем, Морев был так разозлён после очередного провала, что не обращал внимания на ухмылки и ужимки соратника, которыми тот сопровождал своё повествование.

Когда Николишин закончил и блаженно задымил одолженной папиросой, Морев принялся раздражённо прохаживаться по комнате, периодически щёлкая пальцами и бормоча ругательства. Чёрная полоса неудач продолжалась, и как скоро она закончится — один Бог ведает! Наличных денег при налёте на магазин братьев Доменик удалось взять немного, а с «экспроприированными» у покупательниц драгоценностями пока было лучше никуда не соваться, чтобы не наводить полицию на след. Тем более что заграничное оружие и взрывчатка остались на борту затопленного в Ботническом заливе парохода...