Олег Суворов - Орден Казановы

— Ну, перед женскими чарами все мы слабы, — заулыбался следователь. — Однако не лицемерие ли с вашей, женской стороны упрекать нас в этом ярко накрашенными губками?

Молодая женщина кончиком языка проворно облизнула губы, словно проверяя степень их накрашенности, после чего с ответной улыбкой взглянула на собеседника.

— А вы знаете, Макар Александрович, я подумала о другом. Не ошибка ли весь наш брак — ведь в отличие от моего первого мужа, с которым мы были ровесниками, Денис Васильевич намного меня старше?

— Какая же в этом ошибка? — искренне удивился Гурский. — Ведь для измены важен не возраст, а натура. Эх, за меня бы кто-нибудь так беспокоился! — неожиданно пожалел он. — В любом случае, бесценная вы моя, если наш общий друг вдруг совершит какую-нибудь непоправимую глупость, то имейте в виду, что я целиком к вашим услугам.

— Да вы, никак, за мной ухаживаете, господин следователь! — с притворно весёлым возмущением воскликнула Елена. — А ведь я вас звала совсем не за этим.

На этот весёлый упрёк Гурский с непередаваемо комическим выражением лица возвёл руки к небу и пожал плечами.

— Однако мне пора на репетицию, — вдруг спохватилась молодая женщина. — А вдруг он решит заехать за мной в Пассаж, чтобы потом вместе отправиться домой?

— В таком случае, позвольте, я вас покину. — И Макар Александрович, распахнув дверцу кареты, не слишком ловко выбрался наружу. — Ещё раз советую вам ни о чём не беспокоиться и предоставить событиям идти своим чередом, — добавил он снаружи, стоя перед открытой дверцей.

— Почему вы так уверены?

— Да потому, что ваш муж уже совершил роковую ошибку, познакомив юную мадемуазель с господином Кутайсовым, так что теперь осталось только дождаться дальнейшего развития их отношений.

— Пожалуй, я пришлю им обоим по корзине цветов! — задорно заявила окончательно развеселившаяся Елена.

Прямо в фойе Денис Васильевич, к своему удивлению, столкнулся с Ольгой. Он уже знал о её романе с Кутайсовым — причём вовсе не от жены, а от самой свояченицы, которая после бурной сцены выяснения отношений с мужем перестала таиться от кого бы то ни было. И как-то поневоле так помучилось, что Винокуров посмотрел на неё с явным сочувствием — и это не осталось незамеченным.

— Что ты на меня так смотришь? — изумилась Ольга, но Денис Васильевич не стал ни о чём рассказывать, хотя в его воображении мгновенно промелькнула яркая картина — Кутайсов и мадемуазель Васильчикова, уже совершенно о нём забыв, плавно катят рядом, причём нахальный журналист наверняка пытается обнять её за тонкую талию.

— Не ожидал тебя здесь увидеть, — отвечал он, сдерживая тяжёлый вздор.

— Ленок попросила прийти, — пояснила Ольга. — Она всё ещё хочет помирить меня с Сенькой.

— Зачем ей это надо?

— Не знаю. Кажется, она ему по-прежнему симпатизирует, да это и неудивительно — они оба такие простодушные. Не то что мы с тобой, — с неожиданной игривостью закончила свояченица, беря Дениса Васильевича под руку. — Ну ладно, пойдём, посмотрим репетицию.

Пройдя в пустой зал, они сели в седьмой ряд слева от прохода и всего за три ряда до режиссёра — сильно постаревшего и полностью облысевшего Александра Трапезникова, который за всю свою жизнь так и не избавился от кожной экземы, испещрявшей плотные кисти толстопалых рук. Именно благодаря этой экземе Денис Васильевич его и узнал. Когда-то давно, будучи молодым и начинающим славянофилом, Трапезников ставил другой водевиль — «Возвращённая любовь, или Благодать для Сильфады», — в котором играла юная Надежда Симонова — первая любовь студента медика Дениса Винокурова.

А на сцене тем временем разворачивалось следующее действие: итальянский дворянин Фабио Кавальканти, в котором Казанова вывел самого себя и которого играл самый настоящий итальянец — недавно осевший в Петербурге коммерсант из Милана, — имел бурное объяснение со своей русской невестой Натальей. Именно её роль и была предложена жене Дениса Васильевича. Кстати сказать, итальянский коммерсант представлял собой крупного, красивого и темпераментного мужчину, чья русская речь отличалась сильным акцентом. Второй раз за сегодняшний вечер Винокуров испытал чувство ревности, особенно кот да этот самый «Фабио» сближался с его женой гораздо ближе, чем того требовала пьеса или режиссёр. А что-то ещё будет, когда речь дойдёт до любовных сцен и финального поцелуя!

Понаблюдав за ним ещё немного, Денис Васильевич пришёл к твёрдому и немало обеспокоившему его выводу, что «этот чёртов итальянец» согласился принять участие в данной постановке отнюдь не из любви к театру или своему знаменитому земляку, а исключительно в надежде на возможность повторить один из его российских адюльтеров.

Ревность — это совершенно особое чувство. Если все остальные разгораются постепенно, походя на костёр, в который время от времени подбрасывают дрова, то ревность подобна искре, которая мгновенно зажигает заранее сложенные поленья! Вот и Денис Васильевич, едва почувствовав первый укол ревности, тут же разволновался от нового, нежданно явившегося предположения: а вдруг Елена что-то заподозрила (та же история с кашне тому свидетельством!) и решила отомстить, сыграв в любовной пьесе с красивым партнёром?

Отвернувшись от Ольги и сердито насупившись, он полностью сосредоточился на действии, которое в тот момент происходило на сцене.

— Ничего я вам не писала, синьор Фабио! — заявляла Елена, замечательно стройная в старинном бальном платье с большим декольте и короткими, до локтей, рукавами. — А вот вы мне прислали совершенно невозможное письмо, в котором имели наглость от меня отказаться.

— Е’ impossibile, [33] Это невозможно! — (итал.). — горячо восклицал итальянец, ходя перед ней, «как кот вокруг сметаны», по мысленному выражению Дениса Васильевича. — Я не могу отказаться от своей любви к вам, находясь в здравом уме и твёрдой памяти! Верующие не отвергают чудес, а умирающие — покаяния! А я люблю вас больше жизни, Натали, и страшусь утратить сильнее смерти!

— Зачем же вы тогда написали мне сии ужасные строки, — Наталья-Елена порывисто развернула вынутое из-за декольте письмо и стала громко читать вслух: «Сударыня! Несмотря на ту честь, которую вы оказываете мне своим очаровательным признанием, я вынужден сообщить, что моё сердце занято другой. Вы не менее прекрасны чем она, и кто знает, что бы произошло, если бы на моём пути встретились сначала вы, а потом она, а не al contrario [34] Наоборот (итал.). . В любом случае примите моё самое искреннее восхищение вашей красотой, умом, обаянием и другими несомненными достоинствами, коими коварная судьба не дала мне возможности насладиться. За сим остаюсь вашим преданным слугой — Фабио Кавальканти».