Юрий Сумный - Хазарский пленник

Друзья подошли к прорицателю, и Макар, верный своему нраву, горячо затараторил:

— А ведь ты нас спас, Кимушка. Как прознал, что затевают поганое? Я бы ни в жисть не догадался. Да и скрытое нашёл. Как? Не могу постигнуть!

— Нетрудно угадать, Макар, — прошептал Ким и дёрнул из земли свёрток. — Мы не нужны в столице. Вы обуза, я стал опасен, знаю лишнее, вижу козни и подлости, а кому это понравится? Однако времени мало, берите хоть сколько-то золота, путь у нас тяжкий, долгий. Не троньте подарков, только монеты, только деньги. Остальное присыпьте землёй. Так спокойней. Собирайтесь и отправимся. Обойти Хазарию дело непростое. Тут не пяти дней, пяти месяцев может недостать...

В этом предсказании Ким не ошибся. Спустя два месяца в голой степи они едва не замёрзли. Скрывались от погони хазарской, но угодили в зимний буран. И окоченевшие, неповоротливые, не способные руки поднять, добрели до островерхих юрт. Спасли лошади, спасли собаки. Чуткие сторожа подняли лай. Пришлось хозяевам, проклиная непогоду, выбраться в стужу и принимать заснеженных лошадок вместе с неподвижными путниками. Лошади кое-как пробили путь к временному стану, а всадники висели мешками, не отвечая на вопросы, не открывая глаз.

Макара и Кима отнесли в одну юрту, Владимира и Крутобора — в другую. Лошадей отхаживали мальчишки, растирали сухим сеном, грели так же старательно, как незнакомцев, потому что люди чужие, а лошади всегда пригодятся. Половцам — куманам лошади дороги. Кочевой народ сдвинулся с прежнего места, и путь предстоит немалый. Весной половецкие поселения потянутся к Волге, где сытно и лошадям, и скоту, и людям. Так решили ханы.

Судьбу несчастных путников тоже решать главам родов, главам племенных союзов — ханам, а пока оружие и золото лежит себе в тёмном закутке. Да и хворым оно ни к чему. Ведь слабому человеку важно отогреться, уклониться от объятий смерти. А со смертью не воюют саблями, её не подкупают золотыми монетами...

Праздник в честь святого Димитрия расстроил императора. Иоанн впервые столкнулся с неповиновением и не знал, что предпринять. Патриарх Полиевкт встретил Цимисхия прохладно, а ведь за ними следили горожане, сотни бездельников набились в храм, глазели и злорадствовали, ещё бы — церковный владыка до сей поры не признает императора.

Стоял, увенчанный тёмным капюшоном, в шаге от невысокого Иоанна, пучил губы, скрытые седой бородой, и громко порицал преступление. Он, носитель христианской добродетели, видите ли, не желает признавать власть цареубийцы.

Всё деньги, всё золото. Всё упирается в проклятые деньги. До Цимисхия доходили слухи, что владыка готов уступить, в обмен на богатства, отобранные указами Фоки.

Иоанн не любил недосказанности. Он шагнул к старцу и, нахально глядя в глаза нависающему, невольно склонившемуся патриарху, спросил:

— А если я покаюсь, отче? Окажу — не убивал Никифора. Не пора ли нам примириться с тем, что есть?

Невысокий Цимисхий повёл рукой, указывая патриарху на своё окружение. Там, как и должно по обряду: свита, телохранители, друзья — все воины, Василий Ноф, Варда Склир, все, кто помогал ему в борьбе и сражениях. Как будто священник не ведал о популярности проворного армянина. Как будто церковь не знает, сколько крови пролито в последние годы на расползающихся швах — границах империи. Разве не он отбросил арабов в Сирии? Разве не он в первых рядах катафрактов громил русов под Доростолом? А голод в столице? После гибели Фоки именно Цимисхий спас население, подтянул зерно, нашёл деньги, накормил паству.

— Если не убивал, назови убийцу! — вскинул палец с мутным старческим ногтем, напоминающим крылышко жука, патриарх. Он не боится смерти, он уже стар и может говорить что вздумается. — Верни церкви отобранное нелепыми указами, покарай убийц, и я сам венчаю тебя!

Упрямый старик отступил, прошелестев по камням полами хитона, удалился.

Вот-вот, покарай убийц. Легко сказать...

После службы непризнанный император раздавал деньги, толпа кружилась возле казначеев, с шутками и смехом расхватывая дары. А там начались обеды, гулянья, шутки ряженых, народ потянулся к столам, накрытым по случаю праздника, а позднее заполнил ипподром. Любимое развлечение византийцев — колесницы.

Цимисхий изрядно выпил за обедом, оттого позволил себе лишнее, вышел на дорожки и вместе с виртуозами прокатился по кругу, показывая отменную ловкость в управлении колесницей. Разгорячился: слова старика всё ещё будоражили кровь. Желая отомстить владыке, император искал признания толпы; он решился удивить горожан своим легендарным прыжком через три лошади.

Удалось. Выпил много, но не успел захмелеть.

Разбежался, белая сорочка мелькнула светлой птицей над спинами трёх лошадей, стоящих в ряд, опустилась на четвёртую, заставив животное вздрогнуть и отшатнуться. А император уже прихватил узду и пустил верную арабку вдоль трибун, черпая силу в криках восхваления.

Глупо. Толпа переменчива. Вчера она раболепно рукоплескала Фоке, сегодня рада его убийце. Им лишь бы праздник. Лишь бы на время забыть о трудной жизни, о восстаниях в Сирии, о непокорных булгарах, о степных грабителях и собственных мытарях, способных отнять последнее правом власти. Налоги. Да, все проклинают налоги.

Церковь бедна и жаждет вернуть отнятое Фокой. Может, и впрямь ослабить бремя, дать старцам привилегии? Сказывают, владыки Рима купаются в золоте, а наши бедны, как крысы. В отдалённых фемах священника не отличить от оратая. Нищи и голодны, а от бедствующего слуги какая благодарность правителю?

Из-за этого и разгорелся спор во дворце, за праздничным столом. Но спорить пришлось с женой, с Анастасией. Увы, перечить женщине — пустое дело, особенно когда твой язык заплетается и друзья не смеют поддержать, не желая встревать в семейную свару.

— Ты сошёл с ума! Отдавать деньги? Этак каждый сядет в храме и будет просить земель и злата, чем не житие? — кричала Анастасия, услыхав его разговор с Вардой Склиром. — Чем они кичатся? Праведностью? Бездельники, одели сутану и требуют почитания! Никто не желает работать. Одни скопят детей и просят пристроить кастратов в покоях императора, другие рядятся в святые. А ты всем потакаешь?

— Не кричи, душа моя. Я хотел условиться о венчании на царство... — торопливо ответил Иоанн, не понимая, что подливает масла в огонь. — Выпей вина, сегодня праздник.