Екатерина Мишаненкова - Блудливое Средневековье

В 1608 году Уильям Перкинс опубликовал «Рассуждения о проклятом искусстве колдовства», в котором подробно останавливался на том, что «ведьмы склонны практиковать свое преступное искусство путем проклятий и заговоров». Само по себе пожелание другим чего-то дурного преступлением не было – даже Перкинс вынужден был признать, что проклятиями сгоряча кидаются многие. Однако у него был железный аргумент: «если за проклятием следовала смерть или иное несчастье», значит, проклявший был колдуном или ведьмой.

И действительно, бывало, что человеку на суде, в том числе иногда и по совершенно другому обвинению, припоминали сказанные несколько лет назад неосторожные слова и выносили смертельный приговор за колдовство.

В 1585 году некую Маргариту Гаркетт повесили как ведьму, припомнив ей, как она однажды поссорилась с соседкой из-за корзины гороха и сказала ей: «Через год у меня вырастет свой, а у тебя гороха больше не будет!» Свидетели утверждали, что «никогда больше с этого времени женщина не могла вырастить горох на своей земле, и никакие злаки больше там не росли».

Еще один интересный источник того же времени – памфлет «Расследование отвратительных склонностей», написанный Эдвардом Уайтом в 1579 году. Там описывается четыре судебных дела в Эссексе, посвященных проклятиям. Элизабет Френсис из Хетфилда «прокляла жену Пула и навлекла на нее несчастья» после того, как та отказалась дать ей немного дрожжей. Элейн Смит из Малдона поругалась с отчимом, пригрозила ему, после чего он вдруг заболел, его рвало после любого приема пищи, и он умер от истощения. Элис Ноукс из Ламберда сказала любовнице мужа: «У тебя младенец, так это ненадолго», и ребенок вскоре умер. И наконец «матушка Стаунтон», как и Элизабет Френсис, тоже поругалась с соседкой, отказавшейся дать ей дрожжи; свидетели утверждали, что она, уходя, что-то бормотала, и сразу после этого в доме заболел ребенок. Первых трех казнили как ведьм, повезло только «матушке Стаунтон», потому что у ребенка соседки оказалось крепкое здоровье, и, на ее счастье, он не умер.

Немного об обратной стороне обвинений в ведьмовстве. Открыто назвать женщину ведьмой было не менее опасно, чем сыпать проклятьями. За это тоже подавали в суд и обычно выигрывали. Впрочем, даже в разгар охоты на ведьм, то есть в XVI–XVII веках (а не в Средние века, как многие считают) в Англии судебных исков, связанных с колдовством, было от 1 до 4 %. В их число входят как обвинения в колдовстве, так и жалобы на клеветническое обзывание ведьмой. В Средневековье же их было и вовсе ничтожно мало.

Так и хочется спросить: неужели люди в те времена были так глупы, что, не думая, бросались опасными словами? Словами, за которые можно было поплатиться жизнью.

На самом деле большинство проклятий произносились вполне обдуманно – насколько может думать разозленный и обиженный человек. Люди бросали проклятия, веря, что они сработают.

Даже сейчас есть общепринятое мнение, что слово материально, и что некоторыми вещами нельзя шутить – произнесенное вслух имеет свойство становиться реальностью. Чего ждать от людей, живших 300–500 лет назад? Люди верили, что проклятия – не просто сотрясание воздуха и осознанно призывали что-то плохое на головы своих врагов.

Они обычно считали, что имеют на это право. И не просто проклинали, но еще и призывали в свидетели Бога и всевозможных святых, проклинали именем Божьим, громогласно молились о ниспослании на своих врагов всевозможных кар. Некая Елена Хейли встала на колени перед своим врагом Джоном Вудом и сказала: «Возмездие Божие да постигнет тебя, Вуд». После чего она прокляла всех его детей и пообещала молиться об этом, пока будет жива. Вуд подавал на нее жалобу, но до суда дело так и не дошло – видимо, к счастью обоих, с детьми ничего страшного не случилось.

Ну и напоследок вернемся к тому, с чего я начала эту главу, – к «слову, делу и помышлению». Изучая судебную практику по вопросам проклятий, можно выяснить, что тяжесть приговора зависела от того, что именно было сказано, и нанесло ли проклятие кому-то реальный вред. Люди, видимо, хорошо это понимали, не зря большинство проклятий, фигурирующих в судебных исках достаточно мягкие – пожелания материального ущерба или физических травм, а не смерти. Потому что за них обычно не казнили. Даже когда «доказывали», что проклятие было произнесено и что оно сбылось, если никто в результате не умер, обвиняемый отделывался достаточно легким приговором. Как «матушка Стаунтон», которую не оправдали, но и не казнили, поскольку она никого не убила своим проклятием. Основная тяжесть наказания была не за само колдовство, а за вред, им нанесенный.

Средневековье подошло к концу. Пал под ударами турок Константинополь, отгремела война Алой и Белой розы, исчезла с карты Бургундия, много лет диктовавшая моду всей Европе, завершилась испанская Реконкиста, Колумб открыл Новый Свет… Мир стремительно менялся, оставляя в прошлом феодализм, рыцарские идеалы и всевластие католической церкви.

Вовсю работал печатный станок, сделавший книги доступными большинству желающих, создавали свои шедевры Рафаэль, Микеланджело и Леонардо да Винчи, обдумывал гелиоцентрическую систему Коперник. Но в Испании уже пылали костры инквизиции, а всего через несколько лет «95 тезисов» Лютера раскололи Европу и показали, что возврата к прошлому больше нет.

Началось Новое время. Время Ренессанса, Реформации и Гуманизма.

Средневековье стремительно уходило в тень и превращалось в легенду – молодая эпоха Возрождения не желала иметь ничего общего с недавним прошлым, ее деятели ориентировались на далекую прекрасную Античность.

На самом деле так ли уж многое изменилось? Ренессанс был плотью от плоти Позднего Средневековья. Перекраивались границы государств, менялись религии, но люди смеялись над теми же шутками, осыпали друг друга теми же оскорблениями и с тем же энтузиазмом предавались греховным удовольствиям.

Но все-таки это была уже другая эпоха. В этой книге я не раз приподнимала воображаемую завесу, отделяющую Средневековье от Ренессанса, чтобы показать, как понемногу, иногда почти неуловимо, менялся мир. И не всегда в лучшую сторону. Ухудшалась гигиена, расцветало религиозное ханжество, а распутство в противовес ему становилось почти демонстративным. Новое время, как и любое другое, пришло не только со своими достоинствами, но и со своими недостатками.

На этом я и хотела бы закончить мою книгу – на том, что каждая эпоха прекрасна и ужасна по-своему. Средневековье очень долго было принято рисовать только темными красками. Надеюсь, мне удалось исправить эту несправедливость и показать эту жестокую, веселую, набожную и распутную эпоху такой яркой и сочной, как она того заслуживает.