Борис Сопельняк - Три покушения на Ленина [litres]

Что касается Карла Радека (настоящая фамилия Собельсон), который тоже проходил по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра», и тоже получил 10 лет лагерей, то о нем, как это ни странно, сколько я ни рылся архивах, не нашел ни одного теплого слова. Одни считали его «ярчайшим представителем коммунистической журналистики, при этом по беспринципности превосходящим всех своих коллег». Другие, вспоминая его поездку в якобы опломбированном вагоне и недоумевая по поводу отсутствия его фамилии в списке Платтена, намекали на то, что он был «одним из главных связных между руководством партии и германским Генштабом». Третьи выражались куда более пространно. Чего стоит хотя бы такая характеристика бойкого уроженца тогда еще австро-венгерского Львова.

«Карл Радек явил собой пример классического революционера и идеального коммунистического журналиста, ставшего символом приспособленчества и заказной журналистики. Он всю жизнь прожил без принципов, сносился с Генштабом воюющей против России страны, потом заигрывал с Троцким, а затем сдавал троцкистов, отправляя их на смертную казнь.

Изворотливый, шустрый, беспринципный – он так умел приспосабливаться к любой власти, что сталинскому режиму пришлось отказаться от публичного смертного приговора».

Что касается контактов Радека с германским Генштабом, то мы уже знаем, что это явное преувеличение, так как основная заслуга в организации поездки Ленина и других политэмигрантов через территорию Германии принадлежит Фрицу Платтену. А вот то, что касается его беспринципности, – это в самую точку. То он был активнейшим сторонником Троцкого, то заявлял об идейном разрыве с троцкизмом. При этом Радек ни на секунду не забывал, что раскаявшихся грешников любят не только на небесах, но и в Кремле, поэтому, не стесняясь в выражениях, обливал вчерашнего союзника грязью и клеймил последними словами.

Так как одно время Радек был заместителем народного комиссара по иностранным делам, ему довольно часто приходилось общаться с представителями тех или иных посольств. Один из них впечатления от встреч с Радеком не замедлил изложить письменно. Вот что он, в частности, писал:

«Еврей Собельсон был в некотором смысле гротескной фигурой. Маленький человечек с огромной головой, с торчащими ушами, с гладко выбритым лицом (в те дни он еще не носил этой ужасной мочалки, именуемой бородой), в очках, с большим ртом, в котором всегда торчала большая трубка или сигара, он всегда был одет в темную тужурку, галифе и гетры.

Чуть ли не каждый день он заходил ко мне на квартиру, в английской кепке, лихо сидящей на голове, с жестко дымящей трубкой, со связкой книг под мышкой и с огромным револьвером, торчащим сбоку. По внешности он был нечто среднее между профессором и бандитом.

В блеске его ума во всяком случае можно было не сомневаться. Это был виртуоз большевистского журнализма, и его разговор был так же блестящ, как и его передовицы.

Послы и иностранные министры были мишенью для его острот. В качестве заместителя комиссара по иностранным делам он принимал послов и министров во второй половине дня, а на следующее утро под каким-нибудь псевдонимом атаковал их в „Известиях“. Это был человек, полный коварства и очаровательного юмора. Когда приехало немецкое посольство, он всячески испытывал терпение представителей кайзера: в те дни этот маленький человечек был свирепым антигерманистом. Он присутствовал на переговорах в Брест-Литовске, где с особым удовольствием пускал дым своей скверной сигары в физиономию генерала Гофмана.

Когда Радек приходил к нам и получал полфунта морского табака, он с неподражаемой легкостью высмеивал свои огорчения, происхождение которых объяснял завистью со стороны коллег. Его сатиры были направлены на всех и на все. Он не щадил никого, даже Ленина, и во всяком случае не щадил русских. Когда Брест-Литовский мир был ратифицирован, он чуть не со слезами восклицал: „Боже, если бы в этой борьбе за нами стояла другая нация, а не русские, мы бы перевернули мир! А с этими разве что путное сделаешь?! Нарком Чичерин – старая баба. Его заместитель Карахан – осел классической красоты“».

Считая себя истинным ленинцем, в конце 1920-х Радек позволил себе усомниться в правильности сталинского курса. Как раз в это время проходил ХV съезд ВКП(б), на котором его заклеймили как участника троцкистской оппозиции и из партии исключили. Радек неосмотрительно возмутился, начал жаловаться, протестовать. Успокоили его довольно быстро: в январе 1928-го Особое совещание при коллегии ОГПУ за антисоветскую деятельность приговорило к трем годам ссылки.

Оказавшись в Томске, Радек снова начал каяться и разоружаться. Чего он только на себя ни наговорил и чего только ни наобещал! Удивительно, но все эти перлы охотно печатали в центральных газетах, а потом обсуждали на митингах и собраниях. В конце концов покаянный голос Радека услышали в Кремле и из ссылки вернули. Это благодеяние надо было отрабатывать – и Радек садится за письменный стол. Первый же панегирик в адрес Сталина был милостиво замечен и даже отмечен. «К сжатой, спокойной, как утес, фигуре нашего вождя шли волны любви и уверенности, – писал он, – что там, на мавзолее Ленина, собрался штаб будущей победоносной мировой революции».

А отмечен этот панегирик был тем, что Радеку разрешили издать полное собрание своих сочинений, разумеется, с учетом исторического момента. Радек намек понял и тут же накатал восторженный очерк «Зодчий социалистического общества», которым и открыл многотомное издание. Это тоже было замечено, и Радека включили в комиссию по разработке проекта Сталинской конституции.

Кто знает, быть может, и дальше все шло бы по нарастающей – Радек снова стал бы членом ЦК и доверенным лицом вождя, но в какой-то момент он потерял бдительность и начал позволять себе двусмысленные шуточки в адрес кремлевских бонз. Очень скоро он стал известен как автор рискованных анекдотов. Скажем, на удаление Троцкого и Зиновьева из Политбюро Радек откликнулся таким анекдотом.

«Какая разница между Моисеем и Сталиным? Большая. Моисей вывел евреев из пустыни, а Сталин – из Политбюро».

Это – еще куда ни шло. Но когда Радека обвинили в том, что тот плетется в хвосте у Льва Троцкого, он позволил себе неслыханное.

«Уж лучше быть хвостом у Льва, чем задницей у Сталина!» – выпалил Радек.

Надо ли говорить, что это тут же стало известно вождю народов! В конце концов терпение Сталина лопнуло. А тут как раз подоспел процесс по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра». Так как он был открытым, в том числе и для представителей зарубежной печати, нужен был человек, который бы ярко и талантливо разоблачил проходящих по этому делу партийных и государственных деятелей.