Борис Сопельняк - Три покушения на Ленина [litres]

Ленин любил и умел красиво завязывать галстуки, следил за тем, чтобы воротничок был чистым и свежим, а тут вдруг стал появляться с какой-то селедкой вместо галстука, не говоря уже о воротничке, при взгляде на который хотелось отвести глаза.

– Что с вами? – преодолевая чувство неловкости, на правах не столько ближайшего сотрудника, сколько старого товарища спросил Владимир Дмитриевич. – Вы не больны? Не дает ли себя знать пуля, которую отказались извлекать врачи?

– Да ну ее к черту, эту пулю, – отмахнулся Ленин. – Если бы дело было в ней, а значит, во мне, я бы терпел. А тут! – едва не всхлипнул он. – Самое ужасное, что я ничем не могу помочь! – стукнул он кулаком по столу. – Нет ничего хуже, чем видеть, как страдает близкий человек, а ты – дурак дураком, только вздыхаешь да просишь, поелику возможно, держать себя в руках. Надя плоха, – пряча повлажневшие глаза, вздохнул он. – Ей все хуже и хуже, – печально сказал он и отвернулся к стене.

– А что говорят врачи?

– Что они могут сказать?! Необходим длительный отдых и квалифицированное лечение, желательно за границей. Надо же, за границей! – возмущенно вскинул он руки. – За какой границей? Они хоть на карту смотрели? С юга – Деникин, с востока – Колчак, с севера – Юденич, с запада – Петлюра… М-да-а, прижали нас основательно, – подбежал он к карте и начал переставлять флажки.

– И все же Надежде Константиновне необходим отдых, – решился поддержать врачей Бонч-Бруевич. – Лекарства – лекарствами, что сможем – достанем. А вот отдых не заменить ничем. К морю бы ее или в горы, – сочувственно вздохнул он, – но туда не пробиться. А что если организовать что-то вроде санатория где-нибудь в Подмосковье?

– О чем вы говорите? Какой санаторий? – досадливо отмахнулся Ленин. – Ни о каком отдыхе она и слышать не хочет. Я пытался уговорить ее просто прогуляться в каком-нибудь парке, вроде Нескучного сада или Сокольников, так она обозвала меня моционистом – слово-то какое придумала, – дескать, делать тебе нечего, не знаешь, чем себя занять, кроме как моционом на свежем воздухе.

– А что! – встрепенулся Бонч-Бруевич. – Хорошая идея!

– Какая идея? О чем вы?

– О Сокольниках. И близко, и место хорошее, и администрация там надежная. Я вот о чем, – торопливо продолжал он. – В Сокольниках есть так называемая лесная школа: детишки там и учатся, и живут. Столовая есть, спальни теплые, охрану организуем. Там даже есть телефон! – в качестве последнего довода воскликнул он. – Всегда можно позвонить и справиться о самочувствии Надежды Константиновны.

– Да? – начал сдаваться Ильич. – Это действительно близко?

– Полчаса на машине. Навещать можно хоть каждый день.

– А что, – азартно потер руки Ленин. – И близко, и телефон, и свежий воздух. Он там взаправду свежий? – придирчиво уточнил он. – Ни заводов, ни фабрик поблизости нет?

– Какие заводы? Помилуйте, Владимир Ильич, там же лесопарковая зона. Трамвай, правда, поблизости ходит, но от него никакого вреда.

– Да? Ко всем прочим удобствам еще и трамвай? Считайте, что трамваем вы меня доконали, – заметно повеселел Ильич. – Теперь дело за малым: идите и уговорите Надежду Константиновну.

– Я? – чуть не уронил очки Бонч-Бруевич. – Почему я? Я не смогу.

– Но меня же вы уговорили, – плутовато улыбнулся Ленин.

– Нет, Владимир Ильич. Нет, нет и нет, – замахал руками Бонч-Бруевич. – Женщин я уговаривать не умею.

– Так уж и не умеете? – лукаво прищурился Ильич. – А как же?

– Прошу вас не продолжать, – густо покраснел многолетний товарищ Ленина.

– Хорошо, Владимир Дмитриевич. Хорошо, – резко изменил тему Ленин. – Давайте сделаем так: я попробую поговорить с Надеждой Константиновной, а вы поезжайте на разведку. Загляните по какому-нибудь поводу в эту школу, хорошенько все посмотрите, разузнайте, что и как, поинтересуйтесь, как там организовано питание, есть ли врач или хотя бы медсестра, каковы условия проживания, достаточно ли дров и все такое прочее. Но никому ни слова, почему вы этим интересуетесь! Вы поняли? Никому! Директор там человек надежный?

– Вполне. Фанни Лазаревну я знаю много лет.

– Так вот ни одна живая душа, кроме нее, не должна знать о нашем плане. И еще! – хлопнул он себя по лбу. – Дороги. Тщательно разведайте дороги, которые ведут к этой школе. Это на тот случай, чтобы в случае необходимости мы могли по одной дороге приехать, а по другой уехать.

– Понял, Владимир Ильич. Все понял. Сейчас же и поеду, – поднялся Бонч-Бруевич.

– Очень хорошо. Когда вернетесь, тотчас же ко мне, – поднялся и Ленин. – А я тем временем попробую поговорить с Надеждой Константиновной.

Не зря, ох, не зря Владимир Ильич просил обратить особое внимание на дороги: дело в том, что их просто не было. Зима тогда выдалась снежная, и снег ни с дорог, ни с тротуаров не счищали. С крыш свисали огромные сосульки, и время от времени они с грохотом обрушивались на тротуары. Люди шарахались на проезжую часть и увязали в высоченных сугробах.

Еще хуже приходилось автомобилям – пробиться через эти сугробы не было никакой возможности, поэтому водители старались попасть на трамвайные пути, которые тщательно расчищались. По этим же путям шествовали и пешеходы. Если же учесть, что улицы совсем не освещались, трамваи носились, как грохочущие метеоры, а редкие автомобили, не имея возможности затормозить на рельсах, с визгом и ревом мчались до ближайшего сугроба, то нетрудно представить, что творилось на тогдашних московских улицах.

Худо-бедно, но до Сокольников Бонч-Бруевич добрался, разыскал лесную школу, провел приватную беседу с директрисой, осмотрел маленькую комнатку на втором этаже, которую выделили Крупской, и, еще раз наказав Фанни Лазаревне никому не говорить ни слова, пустился в обратный путь.

– Ну что? – нетерпеливо привстал Ленин, когда запаренный Бонч-Бруевич вошел в его кабинет. – Как там школа, как дороги, как дрова?

– Школа на месте, дров достаточно, комнатку я подобрал, с питанием проблем не будет – так что можно ехать, – устало улыбнулся Бонч-Бруевич.

– А дороги? Судя по тому, что вы сделали вид, будто не расслышали вопроса о дорогах, с ними есть проблемы? – прищурился Ильич.

– От вас ничего не скроешь, – обреченно вздохнул Бонч-Бруевич. – Дороги, действительно, ни к черту! – рубанул он. – Вся Москва завалена снегом. По тротуарам не пройти, по улицам не проехать – вся надежда на трамвайные пути, по ним и ходят, и ездят.

– Вот так-так! – удивленно воскликнул Ленин. – Значит, по городу ни проехать, ни пройти, а люди толпами бродят по трамвайным путям?! И нет никакого выхода? Эх, вы, горемыки несчастные, не можете решить простейшей задачи. А что если этим людям дать лопаты, мобилизовать подводы и вывезти снег за город? Такой вариант возможен?