Дмитрий Пучков - Древняя Русь. От Рюрика до Батыя

«И бѣжаша Новгородци и со княземъ ихъ къ Новугороду, и пришедше въ Новъгородъ начаша молвити о Суздальстѣй войнѣ на князя Всеволода Мстиславича; онъ же умысли бѣжати въ Нѣмци».

Получается, он не просто первым покинул поле боя, но и собирался сбежать к немцам. Он же был сыном Мстислава (Харольда), вот и решил поехать к родственникам, а новгородцы ему этого не простили.

У Всеволода была масса сторонников в Новгороде, в частности «премьер-министр» – посадник Константин Микулич, известный нам по летописанию. После своей неудачной переяславль-русской авантюры, опираясь на его помощь, Всеволод Мстиславич вернулся в Новгород и выгнал своего брата Святослава. Но в 1136 году новгородцы подняли мятеж и посадили князя в тюрьму на владычном епископском дворе вместе со всей родней, которую удалось поймать. Так все это перечисляет летопись – и состав преступления, и как все происходило:

«Новогородци призваша пльсковиче и ладожаны и сдумавше, яко изгоните князя своего Всеволода и всадиша в епископль двор с женою, детьми и тёщей… месяца мая 28 и сетержаху день и ночь с оружием 30 муж на день. И седе два месяца, и пустиша из города июля 15. А Владимира, сына его, прияша { то есть взяли в заложники }, А се вины его творяху:

1. Не блюдет смерд { не соблюдает интересы податного зависимого населения }.

2. Чему хотел еси сести в Переяславле?

3. Ехал еси с полку впереди всех, а на то много { первый сбежал с побоища – имеется в виду драка на Ждан-горе }; на початыи велев ны, рече, къ Всеволоду приступити, а пакы отступити велить и не пустиша его донелиже ин князь приде { иной князь Святослав Ольгович из Чернигова }».

Борис Дмитриевич Греков, наш великий советский историк, сгоряча классифицировал этот самый переворот как первую феодальную новгородскую революцию XII века. Приведу на этот счет очень показательную цитату Игоря Яковлевича Фроянова: «Не согласен. События 1136 года в Новгороде следует называть восстанием с большими оговорками. Они развивались не столь внезапно и стремительно, как это бывает при восстании. Новгородцы, по сообщению летописца, “призваша” псковичей и ладожан к себе на вече». Какое это восстание в самом деле, если из Ладоги до Новгорода ехать километров 350, то есть это совершенно точно не было неожиданностью для князя. Если бы он понимал, что люди стали собираться против него, он бы, конечно, сбежал, а так это просто было некое политическое действие, которое могло развернуться по-всякому, учитывая, что за него был сам посадник.

Ладожане и псковичи приехали на собрание не одновременно, оно не являлось тайным и проводилось легально. Все происходило перед Софийским собором, в самом центре города. «Приготовления вече не могли укрыться от Всеволода, который, судя по всему, ждал исхода событий, надеясь на благоприятный их поворот. У князя были основания надеяться на лучшее, поскольку часть бояр поддерживала его, да и вече, похоже, единства не имело. Отсюда ясно, что применять термин “восстание” к событиям 1136 г. было бы некоторым преувеличением. Не лучше ли в данном случае употреблять понятия “выступление”, “движение”?»

С этой очень осторожной позицией Фроянова можно согласиться или нет, но что было в самом деле – это первый объективно зафиксированный акт новгородского самоуправления, который мы знаем из источников, потому что именно с этого времени, с 1136 года, ни один князь до самого Ивана III не сел в Новгороде против воли вече, пускай даже формально высказанного. И если говорить о началах высокого и позднего Средневековья, так продолжалось на протяжении всего XIV и части XV века. Однако это был не одновременный процесс: нельзя сказать, что за 4 года, с 1132 по 1136, у новгородцев вдруг проснулось какое-то самосознание, они до чего-то додумались и стали такое с князьями делать. Нет, конечно. Это началось буквально с самого начала его основания, потому что город в Средние века, как только он сознает себя таковым, начинает вести самостоятельную экономическую политику.

Коммунальные революции начались в Европе как раз в это же время – в XI–XII вв. Это такой тип революции, при которой город восставал против своего непосредственного сюзерена и в случае победы становился субъектом феодального права, то есть коллективным феодалом, получая свой герб. Внутри города жили феодалы помельче и покрупнее, но он уже существовал отдельно от своего графа, герцога, архиепископа.

В Новгороде произошло абсолютно то же самое. Первый акт такого рода самоуправления, который можно проследить в источниках, произошел, когда новгородцы потребовали у Ярослава Мудрого дать им оружие, сказав: «Будем за тебя, княже, стоять», и пошли разбираться с киевлянами. К первой трети XII века вече усилилось настолько, что стало мощнее любого князя, который прибывал туда, и принялось менять их по своему усмотрению, чтобы так или иначе соблюдать свои интересы. Это в первую очередь выразилось в назначении посадника, своего рода премьер-министра, то есть важнейшей фигуры. Раньше посадника мог прислать Киев, и мы знаем как минимум двух таких: Борис и Даниил. «Приде Борис посадник в Новгород» и «Вниде ис Кыева Данил посадницить Новугороду». Подробнее можно прочитать в интереснейшей книге Петра Толочко «Древняя Русь. Очерки социально-политической истории» (Киев, 1987 год).

Посадник отныне избирался только на вече, и выбирали его только из местного высшего боярства. Таким образом, основа власти полностью переместилась в орган прямой местной демократии. Летопись с тех пор постоянно пестрит фразой: «Вдаша новгордцы посадництво боярину (имярек)».

Надо сказать, что киевляне с таким положением дел не мирились. Они стремились поддерживать антагонистические группировки бояр, которые боролись внутри Новгорода, и выбирали из них всегда слабейшего. Этот замечательный способ открыл еще Владимир Мономах, который из Киева постоянно пытался воздействовать на Новгород, правда, это уже тогда приводило к интересным последствиям, не всегда ожидаемым. Например, он однажды привел «бояры Новгородьскыя Кыеву {новгородских бояр в Киев}, и заводи я к честьнему хресту {подвел к кресту, крестоцелованию}, и пусти я домови {пустил в дом}; а иные у себе остави; и разгневася на ты, оже грабили Даньслава и Ноздрьчю и на сочьскаго на Ставра, и затоци я вся». Соответственно, пока новгородцы гостили в Киеве, они ограбили во главе со своим сотским Ставром неких Данислава и Ноздрячу, после чего их пришлось посадить в тюрьму. Однако это было еще при Владимире Мономахе, а вот к 1130–1140 гг. новгородское боярство замкнулось внутри себя настолько, что старалось проводить именно новгородскую политику, хотя, конечно, с оглядкой на князя. Тем не менее любое действие, которое производил Новгород даже не в своих интересах, всегда легитимизировалось «по воле новгородской», то есть по постановлению народного собрания.