Джошуа Правер - Королевство крестоносцев

Если оценивать успешность человеческих усилий, сравнивая поставленные цели и полученные результаты, то можно сказать, что политика крестоносцев в отношении восточных христиан потерпела полный провал. Проживавшая изолированно в горах Ливана и не принимавшая никакого участия на протяжении нескольких веков в религиозной жизни региона, этническая группа маронитов воссоединилась с Римом (1182). Объединение произошло на условиях Рима, и марониты были вынуждены признать главенство римского папы и католическую иерархию. Мы не должны недооценивать важность этого объединения, которое наложило свой отпечаток на политическую и культурную жизнь Ближнего Востока. Однако все это проявится только в будущем, потому что марониты не стали мостом между европейцами и восточным христианством и не интегрировались в ряды правивших страной крестоносцев.

Если так обстояло дело с теми восточными христианами, которые признали главенство Рима, то этот факт также оставался в силе и для греков, сирийцев и яковитов. Хотя они и называли себя «народами», эти христиане никогда не стремились ни к какой свободе, за исключением свободы вероисповедания. У них не было чувства изгнанничества, ведь они были уроженцами этой страны. Соответственно, они не мечтали о том, чтобы «вернуться». Их чувство сектантского единства крепло в постоянной полемике и соревновании с другими сектами, к тому же они были островком в море ислама. Скрепой «народа» была его церковная иерархия, духовная власть которой распространялась на земли, протянувшиеся от Средиземного моря до гор Персии (Ирана). Появление крестоносцев ни в чем не изменило сложившееся положение, благодаря им только привносился новый элемент в богословские споры. Монофизиты и халкидониты, которые ранее писали богословские труды с разоблачениями ошибок противной стороны, теперь поставили в центр полемики католиков. Палестина не была для них землей, освобождение которой от мусульманского господства стало бы торжественным событием.

Крестоносцы, со своей стороны, не сделали ничего, чтобы изменить структуру восточного христианства, хотя попытки и предпринимались, но лишь спорадические и незначительные. Это была инициатива церкви, точнее, ее наиболее ревностных прелатов, и поэтому затруднительно объяснить эти действия наличием некой церковной программы преобразований; это не было даже политикой. Более того, государство не принимало участия в этих попытках. Если мы вспомним, что в XIII в. в Испании церковь сумела привлечь государство к решению вопроса об обязательном для нехристиан посещении катехизических проповедей, то в сравнении с этим апатия гражданских властей в государстве крестоносцев становится более явной.

Приведенных фактов достаточно, чтобы понять, что церковь и государство по-разному относились к вопросу, какую политику проводить в отношении местных христиан. Тем не менее не следует думать, что за безразличием государства скрывались сознательный либерализм и толерантность. На практике толерантность выражалась в том, что государство терпимо относилось к различным религиозным общинам. Либерализм проявлялся в том, что каждая община могла придерживаться своих обычаев и обрядов. Но проводимая политика не была следствием толерантности. Это был наиболее простой способ справиться со сложной ситуацией, чтобы поддержать существующий порядок. Всем нефранкам предоставлялись одни и те же права, но никто не имел гражданства. Прежние дхимми – немусульманское население в мусульманском государстве – теперь становились дхимми в королевстве крестоносцев.

Официальное непризнание Западной церковью греческой иерархии и подчинение всех других деноминаций католическим прелатам имело свое начало в богословской концепции Рима. Отношение государства объясняется колониальным прагматизмом, который отказывался от всех возможных подходов и признавал кастой местных подданных. Местный христианин был туземцем, именно так на него смотрел чужак-завоеватель. Его вера не способствовала улучшению ситуации, и он в той же мере пользовался религиозной свободой, как и еврей, самаритянин и мусульманин. Той же, но не больше.

В современных реалиях это решение выглядит довольно демократичным и либеральным. Можно даже сказать, что это был самый сложный тест на толерантность: согласиться на тот же самый статус и те же свободы для всех некатоликов. Это представление обманчиво, поскольку игнорируется факт, что все население было расколото на правящую касту правителей и низшую касту неграждан, независимо от того, рассматривали они себя как «освобожденных» или покоренных.

Проблемы либерализма и толерантности просто не возникает, было бы абсурдным употреблять подобные понятия применительно к европейскому обществу XII в. Настоящим тестом была бы готовность принять и интегрировать христианские меньшинства в одно политическое образование, чего не было раньше и чего даже не предвидели. Крестоносцы пришли как завоеватели и остались таковыми в Святой земле. Все разнородные составляющие системы стригли под одну гребенку, изоляция которых усилилась из-за расхождения в религиозных взглядах.

Первое колониальное предприятие опиралось первоначально на разные концепции, но все закончилось принятием классического правила колониализма: никогда не смешиваться с туземцами.

Изгнанные из франкского общества и не имея связей с христианскими и мусульманскими общинами, евреи жили обособленно на своей исторической родине. Ни экономическими, ни социальными условиями было невозможно объяснить, почему смогла выжить еврейская община в стране, где жизнь была и так неимоверно тяжела, когда христианский и мусульманский фанатизм представлял реальную угрозу жизни евреев. Несмотря на соблазны более зажиточных стран, таких как Египет и Ирак, еврейская община не покинула Святую землю.

Некоторые еврейские общины раннего Средневековья были, по всей вероятности, автохтонными и существовали еще до прихода римлян, византийцев и мусульман. Несмотря на немногочисленность еврейского населения, оно пережило Тита, Адриана и гонения византийцев. Примером могут служить еврейские деревни в Галилее. Другие общины, такие как Иерусалимская, образовались значительно позднее; они образовались как раз в то время, когда мусульманское завоевание в VII в. (638) положило конец византийским преследованиям и христианской дискриминации.

Характерной чертой еврейского населения Святой земли была его миграционная подвижность и паломническая активность, что обеспечивало поколение за поколением непрерывность еврейского присутствия в Святой земле. Еврейские общины могли исчезнуть из-за преследований или оскудения, но спустя какое-то время образовывались новые общины из прибывших поселенцев, которые привлекали новые семьи, и те в итоге принимали решение остаться. Многие места, раз покинутые, не заселялись вновь, но не было случая в истории, чтобы в Палестине не оставалось ни одной еврейской общины. Евреи, казалось, постоянно лелеяли мечту о своем праве на страну, подкрепляя его своим постоянным физическим присутствием. Их ежедневные молитвы и изучение Торы сохраняли память о Божественном обещании, данном их праотцам. К середине XI в. за два поколения до нашествия крестоносцев наиболее важным еврейским центром в Святой земле была столица страны Рамла, удерживаемая египтянами, лежавшая на полпути между Яффой и Иерусалимом. В Рамле был центр иудаистской секты караимов, которые вели постоянные споры с «талмудистами», как прозвали евреев. Обе общины вели обширную переписку с духовным центром в Иерусалиме и поддерживали тесные связи со своими богатыми и влиятельными братьями в Каире, Дамаске, Алеппо и Багдаде. Небольшие еврейские общины существовали в тридцати других населенных пунктах. Сельджукское вторжение, еще до прихода крестоносцев, последовавшие за тем войны, грабежи и всеобщее чувство неуверенности больше всего задели немусульманское население. Однако, как только завоевание завершилось, новые сельджукские правители предприняли решительную попытку вернуть безопасность в опустошенную войной страну. Но процесс восстановления продолжался менее чем на протяжении жизни одного поколения.