Николай Пахомов - Святослав, князь курский [Proza.ry]

Впрочем, в эти годы смерть прошлась не только по русским архи-пастырям, не минула она и пурпуроносных особ: в январе 1119 года умер сын Владимира Всеволодовича, Роман Владимирович, незадолго до того посаженный на владимиро-волынский стол великим князем. Прежний же князь, Ярославец, сын покойного Святополка Изяславича, разведшийся со своей женой, внучкой Владимира, был оттуда изгнан. Только вот не пошло волынское княжение Роману в пользу, не захотела его земля Волынская.

В этом же году умер и Глеб Полоцкий, который, не сдержав клят-вы и крестного целования, данных великому князю, вновь начал воен-ные действия на порубежьях Смоленского и Новгородского княжеств. Чтобы призвать к порядку полоцкого князя, Владимир Всеволодович послал на него своего сына Мстислава с большой дружиной. Мстислав Владимирович взял Минск и пленил Глеба. Глеб попытался прибегнуть к прошлой тактике: уговорить Мстислава отпустить его с миром, но Мстислав — это не отец его, Владимир, соблазнившийся на уговоры со-юзных князей — он уговорам не поддался и отправил пленника в Киев, где тот и умер в заточении.

Не обошла смерть стороной в тот год и императора Византии Алексия Комнина, только что заключившего мирный договор с киев-ским князем. По смерти Алексия на императорский трон взошел его сын Иоанн, который сразу же направил в Киев послов своих с подтвержде-нием условий договора, в том числе и о свадьбе своей на внучке Влади-мира Всеволодовича.

В 1121 году, 18 января, в Новгороде Великом у Мстислава Влади-мировича умерла супруга Кристина, подарившая ему трех сыновей и столько же дочерей. И в этом же году умерли два сына у Давыда Свято-славича: Ростислав и Всеволод. Будучи на охоте, простыли сильно и, провалявшись несколько дней в жару, тихо отошли в мир иной к вели-кой скорби отца и матери. Так что большая семья черниговского князя сильно поубавилась, и от пяти наследников у Давыда Святославича ос-тались только степенный Владимир да хитрый и мстительный Изяслав.

Впрочем, кроме событий грустных были и радостные. С Дона, из Белой Вежи, этого островка русской земли среди Половецкой степи, пришли переселенцы, пожелавшие жить под рукой великого князя. Многие из них, в том числе и купцы именитые, хотели осесть в Черни-говском княжестве, выстроив свой городок, названный также Белой Ве-жей, по-видимому, в память о родине отцов и дедов. Среди этих пересе-ленцев было много потомков тех русичей, которые еще со Святославом Игоревичем по тем местам великим походом прошлись, громя хазар-ских каганов, печенежских ханов, булгар и буртасов, а потом и корни свои пустили.

В 1117 году сын великого князя, Андрей Владимирович, сведав о том, что у половецкого хана Тугуркана есть внучка-красавица, просил отцовского благословения жениться на ней и, получив, послал сватов в Степь. Тугоркан также искал способа помириться с Владимиром Моно-махом, чтобы не нести притеснений от русских князей, поэтому с радо-стью принял послов и выдал внучку за Андрея. Свадьбу играли в Киеве, куда прибыли как родственники великого князя, так и родственники хана Тугуркана. Вновь все вместе сидели за пиршеским столом, вновь клялись в любви и вечном мире, в помощи друг другу. На радостях Владимир отдал молодым в вено [71] Отдал в вено — отдал в качестве приданого, в данном случае здесь в переносном смысле, так как вено бралось за невесту. Владимиро-Волынское княжество, стол которого после смерти Романа Владимировича оставался свобод-ным. Произошли незначительные подвижки и на других княжеских сто-лах, подвластных киевскому князю: так Глеб Владимирович был пере-веден из Смоленска в Переяславль. Но в Черниговском княжестве все оставалось по-старому: Давыд Святославич, изрядно постаревший, час-то болевший и редко покидавший свою опочивальню, даже и слышать не желал о выделении уделов сыновьям и племянникам.

В 1122 году дочь Мстислава Владимировича и внучка Владимира Мономаха, Добродея, была отправлена в Константинополь с великим посольством для сочетания законным браком с императором Византии. Посольство возглавил епископ киевский Никита. Император Иоанн с великой честью, как впоследствии напишет в своем «Слове» Никита, поставленный митрополитом, принял невесту и посольство и вскоре обвенчался с Добродеей при большом стечении священников и народа в константинопольском соборе Богородицы.

В этом же году сначала сам Мстислав Владимирович Новгород-ский женился на дочери новгородского посадника Дмитрия Завидича, Любаве, вдовствующей красавице с голубыми, словно новгородские озера, глазами и золотыми, как пшеничное поле в пору вызревания, во-лосами. Затем женил сына своего Всеволода на дочери тысяцкого Мо-гуты, девице Вере, покорившей князя своей северной холодной красо-той. Венчания происходили в храме новгородской Софии при епископе и всем клире новгородском. Свадьбы были такие пышные и громкие, каких до этого тут никогда не бывало. Новгородцы, перепившись, не только устраивали шумные драки, до которых они были мастера и охотники, но и чуть посад свой не спалили в своей пьяной бесшабашно-сти.

Вот такие события произошли в княжествах Руси до 1123 года. И о них Святослав Ольгович узнавал то от сновавших туда-сюда княжеских посланцев, то от торговых гостей, то от калик перехожих да слепых гус-ляров, неизвестно какими ветрами заносимых на черниговский княже-ский двор, а чаще на торжища городские. Если в детинце, в княжеских хоромах жизнь отличалась тихостью да степенством, а то и сонным со-стоянием — даже челядинцы тенями скользили, стараясь избежать шума, то на городском торжище жизнь бурлила постоянно. Купцы и их по-мощники во все горло нахваливали свой товар, желая не только его продать побыстрей, но и взять за него красную цену. От них не отстава-ли местные ремесленники, предлагая горожанам и их гостям плотниц-кие принадлежности, горшки, сапоги, бочки, корчаги, ковши да ендовы — словом все то, чем были богаты и рады поделиться. Тут же разбитные торговки просили сбитня горячего откушать да пирогов сдобных отве-дать. Пироги и впрямь были с пылу да с жару: пар над ними так и вился, дразня вкусными запахами.

«Кому пирогов с требухой?» — неслось с одной стороны торговой площади. — «А кому с капустой или творогом?» — доносилось с другой. Но их тут же покрывал зычный глас: «Сбитень! Сбитень!»

Нередко среди торговых рядов можно было увидеть бродячих ско-морохов, водивших на цепи ученого медведя, плясавших и распевавших срамные песенки на радость горожанам. Бабы плевались, слушая их: «Охальники срамные!» — но расходиться и не думали, только спешили отогнать подальше вездесущих ребятишек: «Кыш, окаянные! Еще на-слушаетесь». А вот воле слепого гусляра, певшего глухим и скрипучим от старости голосом под перебор струн сказ о князе киевском Владими-ре Красное Солнышко и его богатырях, побеждавших ворогов земли Русской, стояли тихо, словно вдруг замерев в удобной позе. Только уголки платов своих нервно перстами теребили, да время от времени неслышно губами шевели. То ли беззвучно повторяли про себя услы-шанный сказ, то ли пересохшие губы, чтобы не потрескались от внут-реннего жара, слюной смачивали, охлаждая.