Николай Пахомов - Святослав, князь курский [Proza.ry]

В Рыльске же, где остановились на короткий отдых в детинце на горе Ивана Рыльского, Святослав Ольгович узнал, что союзные Юрию половцы, уходя от Чернигова, напали на Путивль и многие селения во-круг него пожгли, а народ, пленив, увели с собой. Досталось от полов-цев и другим волостям северского князя. «Что за напасть свалилась на мою голову, — печалился сам себе Святослав Ольгович, проклиная в душе князя Юрия и его союзников-половцев. — И сечи с врагом не имел, и враг ко мне не приходил, а княжество уже разрушено. А что будет, когда Изяслав Давыдович, обидевшись, на меня войной пойдет?! Да князь Изяслав Мстиславич… Страх и горе». Между тем суздальский князь, передохнув и малость пображничав, собрался домой.

— Не получился у нас поход, Святослав, — отдав распоряжение вое-водам своим готовиться в путь, заявил он обуреваемому сомнениями и печалями северскому князю, — надо в Суздаль возвращаться. Видно, не наш час…

— А мне как быть? — опешил Святослав, надеявшийся, что суздаль-ские дружины останутся в его княжестве, чтобы отразить нападение черниговского князя. — Мне-то как быть? — переспросил он. — Ты, сват, втянул меня в этот поход, поссорил не только с киевскими князьями, но и с черниговским… Своими половцами привел к неустройству всего Посемья… А теперь бежишь, бросая меня на произвол судьбы. Вот ты уйдешь, а следом придут оба Изяслава — и как мне быть?!.

Упреки северского князя были столь справедливы, что князь Юрий невольно смутился. А это с ним бывало довольно редко.

— Может, как-нибудь обойдется… Зима ведь… снега… А там вре-мя пройдет… настроение изменится…

— Да ничего не обойдется и не изменится, — злясь на собственное бессилие и безысходность, возразил Святослав. — Придут и порушат. А мне что опять в изгои?.. Да стар уж я. Второй раз не сдюжу!

— Ладно, князь, не горюй, — попробовал приободрить Святослава Ольговича Юрий Суздальский. — Оставлю я тебе сына Василька с рат-никами. Много не дам, но воев так с полсотни оставлю.

Сказал да с тем и отбыл, оставив Святослава Ольговича расхлебы-вать заваренную им кашу.

Разбив полки галицкого князя и его союзников, Изяслав Мстисла-вич, отпустив венгров, возвратился в Киев. И тут он узнал, что Свято-слав Ольгович после разорения земли Черниговской, остается ненака-занным и мира не просит. «Что ж, исправим упущения, — сказал он дяде и черниговскому князю, прибывшему к нему на совет. — Заставим Оль-говича себе бороду и усы кусать за глупость свою». И уже 22 января, когда стали реки и отыграли свои игры метели, повел рать на Новгород Северский. По пути пришли к нему со смолянами Роман Ростиславич и Святослав Всеволодович с дружиной. Как не было зятю и племяннику жаль северского князя, но боязнь Изяслава Мстиславича заставила вы-ступить против него. «Сам виноват, — искала оправдание их совесть, — не принял бы руку Юрию, сидел бы дома спокойно». Хотя в то же самое время прекрасно понимали, что северскому князю некуда было деться от удушливых объятий Юрия Долгорукого: попал Святослав, как кусок крицы, [118] Крица — твердое губчатое железо, получаемое из болотной руды. между молотом и наковальней — успевай лишь поворачиваться то одним боком, то другим.

Когда 11 февраля к войску киевских князей, осаждавших Новгород Севрский пришли полки Изяслава Черниговского, то сообща стали го-товиться к штурму, разложив вокруг града костры и поставив шатры. В шатрах и у костров грелись по очереди: одни занимались приготовлени-ем к слому, вторые отогревались в тепле.

Стоя на одной из крепостных башен, Святослав Ольгович с болью в сердце наблюдал за тем, как осаждавшие, разбившись на полки, со-оружали пороки, из стволов деревьев, веток, всевозможного мусора, перекладывая это большими снежными комьями, строили горки. Вро-вень со стенами, а то и выше, чтобы с них метать на защитников стрелы и горшки с горящим в них маслом. «Плохи мои дела! — видя нешуточ-ные приготовления, мучился северский князь. — Вот начнут метать по-роками камни, не удержать града». Видимо, о том же самом думали и его воеводы, стоявшие поблизости, лица которых были хмуры и непро-ницаемы, а уста крепко сжаты и бессловесны.

Так оно и случилось. Стена была вскоре расшатана и разбита кам-нями во многих местах. Куда тут же были направлены пороки, доде-лавшие остальное дело — устроившие проломы. Святослав Ольгович ничего не мог противопоставить этому напору. Приходилось отступать в детинец. Острог, прикрывающий посад, и сам посад были тут же пол-ностью разрушены и подожжены. Только после этого полки осаждаю-щих отошли к своим обозам, чтобы 16 февраля приступить к система-тическому разорению личных вотчинных сел северского князя, к со-жжению принадлежащих ему дворов и гумен, к угону конских табунов и стад скота.

— Разорен, совсем разорен, — плакался княгине Святослав Ольго-вич. — Града не стало, стад не стало, кони уведены, гумна сожжены…

Павших защитников града, которых к счастью, было не очень мно-го, он не жалел — бабы еще нарожают. Не жалел он и овдовевших женок и осиротевших детишек — как-нибудь выживут. Некогда было печалить-ся и о ремесленниках с выгоревшего посада — со временем отстроятся. Жалел разграбленное имущество, которое уж точно было не воротить.

— Да Бог с ним, с имуществом, — совсем как деревенские бабы мах-нула руками княгиня. — Худобу, видите ли, ему жалко! Худобу еще на-живем. Хорошо, что пока сам цел. А потому — иди к Изяславу, проси мира.

— Так стыдно же, — сердился князь. — Да и не простит он… ведь это я первым клятву нарушил.

— Иди, — стояла на своем княгиня. — Повинную главу и меч не се-чет.

Бояре также открыто призывали Святослава Ольговича покаяться перед киевскими князьями и просить мира. «Долго нам в детинце не устоять, — говорили они. — Или с голоду все перемрем — вон нас сколько ртов тут стало, пожалуй, все слободки и посад сюда сбежались — или же в огне сгорим. Другого не дано». Сын Олег старался отмалчиваться — он отцу не указ, а невестка лишь плакала целыми днями. Понимала, что обрушившиеся на ее свекра несчастья — это последствия его дружбы с ее отцом. И хотя ее в этом никто не упрекал, но она инстинктивно иска-ла защиты у мужа — ее надежды и опоры.

Вскоре послы северского князя были посланы к Изяславу Мсти-славичу с просьбой о мире. Тот поначалу принимать их не желал, но потом, подостыв, понимая, что дело идет к весне, принял. Но потребо-вал, чтобы Святослав Ольгович возместил своему двоюродному брату Изяславу Черниговскому весь причиненный им и Юрием Суздальским ущерб или два града отдал — это как договорятся. Кроме того, должен был отойти от суздальского князя и с ним больше не общаться.

Делать было нечего, пришлось соглашаться и на том крест цело-вать. Это произошло 1 марта, а уже на следующий день союзные киев-ским князьям рати отошли от сожженного Новгорода Северского, его защитники, вздохнув, отправились на родные пепелища. Надо было как-то обустраиваться, готовиться к весне. Для живых ведь жизнь не окон-чилась, она лишь только усложнилась… И вот уж вперемежку с бабьи-ми слезами и причитаниями стали доноситься и иные звуки: стук топо-ров да визг пил. Жалея черный люд, пострадавший по вине князя, кня-гиня Мария Петриловна упросила мужа выделить погорельцам леса из своих угодий. И князь согласился. Оставив отстраивающийся Новгород на посадника, сам с малой дружиной и сыном Олегом отправился на полюдье за сбором дани. Отдавать Изяславу Давыдовичу два города было жалко — тот потом уж никогда их не возвратит — думал серебром да мехами откупиться. Но после многих «трудов» половцев и разорения, учиненного киевскими князьями, казна пополнялась скудно. Дай Бог, чтобы хватило на кормление дружины и княжеской семьи. «Придется откупаться городами, — одолевали невеселые мысли. — А все почему? А потому, что Юрия, как дурень за дубину, держусь. Тот заварил кашу, да и ушел… а я вот расхлебывай».