Николай Пахомов - Время бусово

Перепуганные внезапным вторжением волков, тревожно мычали в своем закутке две стельные буренки, ржали и били копытами о стенки стойла лошади, особенно племенной красавец-жеребец, визжала, словно ее режут, хавронья. Жалобно блеяли последние, оставшиеся в живых овцы, бестолково мечась по довольно просторному загону, — Бодрич с сыновьями строил добротно — возможно, это и помогло некоторым жи-вотным спастись от клыков хищников. В противном случае, в тесноте, их бы всех уже давно волки порезали.

— Бей! — гаркнул во весь голос Бродич, то ли подавая сыну команду к действию, то ли этим коротким гортанным вскриком вгоняя себя в жар предстоящей битвы. А, может, в нем проявились навыки военного человека: как-никак, а был же он сотником в дружине при походе воин-ском. Правда, походов давно не было, но это не значит, что прежние навыки напрочь улетучились. Воин — он всегда воин. — Бей! Не дай уй-ти!

И первым от проема ворот бросился с топором на ближайшего волка, кружившего на пружинистой соломенной подстилке после не-удачной попытки выпрыгнуть из овчарни через дыру в крыше. Тот, ос-тановившись над бездыханным трупом недавно растерзанной им или его собратьями овцы, оскалил клыки. В волчьих глазах полыхнул огонь. Огонь бешенной ненависти и безысходной тоски. Коротко рыкнув, волк, а, точнее, волчица, бросилась на Бродича, пытаясь в прыжке дос-тать до его горла. Но реакция Бродича была под стать волчьей. Заранее занесенный над головой топор молнией сверкнул в лунном свете.

— Ха! — выдохнул Бродич — и раскроил волчий череп.

Волчица, дернув передними лапами, по-видимому, в предсмертное мгновение пытаясь хоть когтями нанести удар человеку, грузно упала на пол овчарни, поневоле увлекая за собой Бродича, который не мог освободить топор, застрявший в черепе хищника, и был вынужден на-клониться вслед за телом поверженного врага. Пока вынимал топор, мимо него в оставшуюся открытой створку ворот серой тенью проско-чил волк. Ярун достать его копьем не мог, так как молча сражался сразу с двумя нападавшими на него волками, одним из которых был вожак.

«Эх, — с сожалением подумал Бродич, — забыли ворота за собой за-крыть». А вслух крикнул, подбадривая сына:

— Держись, Ярун! Сейчас подсоблю.

— Я и так держусь, батя, — хрипло отозвался Ярун, не переставая орудовать копьем, целя то в одного, то в другого волка, Но те мгновен-но отпрыгивали, избегая смертельного удара, и Яруну приходилось вновь и вновь короткими рывками посылать наконечник копья вперед. — За меня не беспокойся. Близко к себе не подпущу. А если что — так у меня еще и нож имеется…

— Я — сейчас! — Торопился Бродич. — Я — сейчас!

Он наступил ногой на голову сраженной им волчицы и изо всех сил рванул топорище.

— Есть! — выкрикнул удовлетворенно, освободив лезвие топора.

В это время на него бросился молодой волк, пытаясь прорваться по примеру своего более везучего сородича. Резким пинком ноги отбросил нападавшего зверя, так как топором некогда было замахиваться, и бро-сился на выручку сыну. Дотянулся до хребтины ближайшего серого разбойника, и тот тут же упал, засучив в предсмертной агонии всеми четырьмя лапами. Но когда попытался нанести удар вожаку, то не смог этого сделать, так как пришлось самому отбиваться от волка, только что отброшенного пинком ноги, который уже очухался и уцепился зу-бами за полу шубы, при этом, чуть не повалив его самого. Пришлось оставить вожака и расправиться с молодым и безрассудным волком, своей мертвой хваткой обрекшего себя на заведомую погибель.

Вожак больше не стал испытывать судьбу в борьбе с человеком, причем, не просто с человеком, а с человеком-охотником, что волк по-чувствовал своим звериным чутьем, а охотник для зверя пострашнее любого другого двуногого существа. Воспользовавшись заминкой лю-дей, вожак с грозным боевым рычанием бросился назад к уцелевшим овцам, было забившимся в дальний угол, и заставил их кинуться всем скопом к выходу из овчарни, чтобы вместе с ними прорваться на свобо-ду. Это был хитрый и опытный зверь, не раз побывавший во всевоз-можных переделках. Несмотря на то, что на теле у матерого вожака бы-ло несколько ран от копья Яруна, у него хватило сил на прорыв. И он воспользовался этим шансом, чтобы спасти свою жизнь. О целости шкуры речь уже не шла: она была изрядно попорчена, но вот за жизнь он еще мог и хотел побороться…

Вместе с обезумившими от страха овцами, спешившими как можно быстрее покинуть страшное место и вырваться на свободу, вожак, уже не обращая на них никакого внимания, прошмыгнул мимо Бродича и его сына.

В создавшейся сутолоке, чтобы не убить случайно последних овец, Бродич и Ярун были вынуждены выпустить вожака и еще одного волка.

«Хитер, серый, — с уважением подумал о вожаке старый охотник, начиная потихоньку остывать от окончившегося сражения. — Что ни говори — хитер!»

— Как ты? — спросил он Яруна, так как видел, что тому нелегко приходилось, отбиваясь сразу от нескольких зверей. Кроме того, как любой отец, он переживал за сына: не поранен ли?

— Вроде, все в порядке, батя, — переводя дух, отозвался Ярун. — А ты сам как?

— А что со мной случится? — вопросом на вопрос ответил Бродич. — Со мной ничего, а вот овец наших, почитай, и половины не осталось… Изрядно напакостили серые тати. Изрядно! — Повторил сожалеючи.

Когда к ним прибежали Стоян в овчинном полушубке, наброшен-ном поверх плеч, да с вилами в руках и Купава с ухватом, то им ничего не оставалось делать, как собирать разбежавшихся по двору овец да подсчитывать убытки. Все произошло так быстро, что и опомниться никто не успел. Волки недолго «похозяйствовали» в овчарне, но урон причинили значительный. Из пятнадцати голов, имевшихся на подворье Бродича и Купавы, уцелело только семь, да и из уцелевших некоторые были поранены. Погиб и старый баран Бяшка, производитель и вожак овечьего семейства. Воинственный вид супруги, вооруженной ухватом, — Купава как была задорной и боевой смолоду, так такой и осталась, несмотря на то, что ей давно за сорок лет перевалило, — заставил Броди-ча скривить в улыбке губы.

— Ты бы, Купа, еще помело прихватила, как все бабы-ведьмы, — пошутил он, скрывая за шуткой горечь утраты, — тогда бы одним махом всех волков побивахом.

Сыновья, услышав шутку отца, улыбнулись, но молчали: им над матерью грех шутить. Мать ведь! Отцу — можно, он пусть и шутит, а они помолчат.

— А на кой леший мне помело, — отозвалась Купава, — я привычней ухватом орудовать. Только бы попался — прижала рогачом как милень-кого, не трепыхнулся бы. — И тут же с беспокойством спросила: — Сами как? Не поранены?

— Нет, не поранены, слава нашим светлым богам — первым отозвал-ся Ярун. — Только где же наши собаки? — удивился он. — Как из сенец лаять — так горазды, а когда дело до сражения дошло, то их рядом и нет…