Николай Пахомов - Время бусово

По возвращении в Кияр волхв Злат и его племянник Боян в честь побед славянского оружия над воинственным и сильным врагом сочи-нили гимны, прославляющие как самих русичей и их союзников, муд-рых и храбрых военачальников, так и светлых богов, незримо участво-вавших в тех кровавых сечах и помогавших русам добыть победу. Эти гимны тут же подхватили певцы-сказители и разнесли по всей Руси. Запомнили эти гимны и куряне, воздававшие хвалу своим собратьям по оружию. Ярун не стал дожидаться, когда к нему в воеводские палаты пожалует батюшка, сам пришел в родительский дом, чтобы поведать о павших братьях и сыновьях.

— Что, воевода, — сурово встретил его старый Бродич пуще прежне-го согнувшийся под тяжестью лет и горечью утрат — худые вести быст-ро доходят, — не уберег братьев своих? Не защитил? А я ведь просил тебя младшенького нашего, Родимушку, нашу с матерью опору и наде-жу оставить, не брать с собой в сей злополучный поход. Не послушал, воевода, старика, взял… Взял — и не уберег! Как не сберег сыновей сво-их и племянников… Осиротил родителей и детишек малых!..

— Прости, отец, — потупился воевода, — твоя правда: не уберег. Слишком лют враг достался. Пали братья в сече той лютой. Пали, но землю нашу, кровью отцов и дедов политую, отстояли. Прости! Не мог я их за чужие спины прятать. Не мог… Вместе со мной в первых рядах стояли, первыми ворога встречали на копье и меч! — Еще сильнее поту-пился Ярун. — Прости, если можешь…

Мать такая же согбенная, как и отец, как и в прошлый раз, когда уводил дружину на сечу, ничего не говорила, только беззвучно шевели-ла пожухлыми губами: то ли молитву про себя шептала, то ли они сами от горя материнского и тоски безысходной мелко тряслись. А еще в гла-зах ее старческих слезы стояли, взор застилая, и немой укор, и скорбь материнская о павших детях и внуках, раньше ее, матери, отправивших-ся в Ирий к щурам и пращурам.

— Прости и ты, мать, — поклонился поясно ей Ярун. — И пусть про-стят меня жены братьев и дети их осиротевшие, и старики, к которым не возвратились их дети.

— Значит, не сберег… — вновь и вновь повторял Бродич.

— Не сберег, отец, каюсь…

— А может, зря взялся-то воеводствовать? — поднял глаза, чтобы взглянуть в лицо сыну, Бродич. — Не по тебе рать водить, ратоборство-вать?!! Не по тебе сей тяжкий груз? Ведь таких потерь отродясь еще не бывало!

— Может быть, отец, — не стал возражать и опровергать отцовы слова Ярун, — только пали в тех жарких сечах не одни куряне. Много русичей полегло, сложив свои буйны головушки в степях Голуни, в до-линах Псела и Днепра. Слишком коварен и жесток враг достался на на-шу долю. Да и не я сам на воеводство встал — вече выбрало. — Послыша-лись оправдательные нотки в голосе воеводы за время властвования над ратниками отвыкшего от подобных расспросов. — Впрочем, что теперь о том баять… Павших в битвах все равно не вернешь!

— И как же будешь в глаза вдовам и сиротам смотреть, сын мой? — После продолжительной паузы спросил сына Бродич, стараясь не толь-ко услышать ответ, но и заглянуть в душу сурового воина.

— Со скорбью, отец. С великой скорбью. Но взгляда не спрячу, не отведу: не в чем меня упрекнуть, нет за мной вины. Всех берег, как мог… Могло пасть еще больше, клянусь Перуном. Выжившие вои в том не дадут солгать. В первых рядах куряне наши стояли, в челе рати. Пер-выми на себе весь напор вражеский приняли! И те, что в бронях и коль-чугах были, и те, что в одних волчьих шкурах-душугреях да портах су-конных… Но не дрогнули, не дали слабины. Пали, но не попятились, честь и хвала им! Честь и хвала! — еще раз повторил воевода с жаром в глазах, и старый охотник Бродич понял, что сын вновь и вновь явствен-но видит перед глазами своими и ратников, и битву… и вновь все пере-живает, как там, на далеком поле.

— И что сын собирается делать дальше? — тише прежнего спросил Бродич.

— Буду держать слово-ответ перед вечем и князем, — не понял всю глубину вопроса Ярун.

— Так то — само собой, — пришел на помощь отец. — Я иное имел, более важное что ли…

— Дальше… — на мгновение задумался, нахмурив брови воевода. — Дальше надо новую дружину собирать, новых ратников готовить. Еще долго не будет мирного времени на Русской Земле, отче. По павшим страву учиним и новых воев готовить почнем. Без ратников никак нель-зя — ведь Русь и град наш кто-то же должен защищать и оберегать!

— Это хорошо, сын, что о Руси думу-тугу имеешь, — как бы согла-шаясь со словами сына-воеводы, молвил сурово Бродич. — И воев бабы наши снова нарожают — северские бабы еще никогда бесплодьем не му-чились — однако простых людей жалеть надо больше… жалеть и беречь. На них, на простых оратаях и воях, почитай, Русь держится… Я век прожил и не раз уже замечал, как чуток возвысится от земли человек, так уж на тех, кто его на вече возвысил и не смотрит, и не видит! А если и смотрит, то свысока… Не уподобляйся таким, сын мой.

— Отец! — начал было Ярун, невольно приподняв голос от столь обидных слов родителя.

— Что — отец.? — насупился Бродич. — Отец твой жизнь повидал. Да, повидал…

Замолк старый охотник. Перестал пенять сыну-воеводе. Задумался. Возможно, себя видел на поле той грозной сечи, возможно, печалился о том, что не он, старый, попал на ту рать, а его дети и внуки. Старому все равно помирать. В бою же смерть — подарок. Эх, не стало мочи в одрях-левшем теле, а то бы спас он чью-то юную жизнь! Пусть не сына едино-кровного, но какого-нибудь соплеменника-северянина обязательно.

— Говоришь, силен ворог? — нарушил молчание Бродич.

— Силен и многочислен. А еще лют в сече…

— До нашего града не дотянется вражья рука, ежели что? Устоит ли град?

— Не должна. Ведь дали укорот… И крепость вы, отцы наши, из-рядно сработали. Не по всяким зубам она…

— Что ж, спасибо и на том, воевода-сын, теперь и пред очи Сварога можно предстать хоть с каким-то упокоением… не все же с одной скор-бью к нему в палаты небесные идти. А вы храните Русь! Слишком мно-гой кровью за свободу ее заплачено. В том числе и кровью братьев тво-их и сынов. Так что храни Русь.

— Не рано ли, отец о встрече с богами мыслишь? — Очередной бо-лью резануло сердце Яруна. — Ведь еще не стар поди…

— Не рано. В самую пору. Верно, мать? — как бы посоветовался Бродич со своей верной Купавой.

Молча кивнула седой головой мать, соглашаясь с мужем. Черной тенью была при этом тяжелом для всех разговоре мать, черной тенью осталась. Ни слова, ни полслова, ни единого упрека за гибель сыновей и внуков. Только блеклые губы скорбно поджимала, чтобы не тряслись, не дрожали, не выдавали материнской боли и скорби. И от молчания матери сердце Яруна еще больше готово было разорваться в груди.

— Ладно, сын, иди, — стал выпроваживать Бродич Яруна, — у тебя и так докуки хватает. Спасибо и на том, что уважил стариков, не побрез-говал к нам придти. — Было видно, что старый охотник так до конца и не простил старшего сына за смерть младших и внуков своих — Ты иди. Мы уж с матерью погрустим вдвоем, по-стариковски меж собой попе-чалимся.