Макс Форан - Список Мадонны

— До того как вы… То есть я считал, что, кроме его друзей-заключенных, отец Блейк был единственным другом Мартина.

— Если можно назвать змею другом. Господин Махони, получал ли Мартин какие-нибудь письма в тюрьме?

— Нет. Он часто спрашивал меня, не было ли для него почты. Я догадывался, что в «Гербе Бата» у него должны были быть друзья. Конечно, я ничего не знал о вас.

— Я написала Мартину шесть или более писем. И вы знаете, кому мне сказали передавать их? Кто с радостью согласился быть почтальоном?

— Отец Блейк? Он часто приходил.

— Вы правы, господин Махони. Только письма никогда не доходили до Мартина. А вчера я получила от Мартина письмо, в котором он писал, что разлюбил меня и что я должна забыть о нем.

— Я не понимаю. Я думал, вы сказали…

— Что Мартин любит меня. Так оно и есть. Письмо было написано не Мартином, господин Махони. Его написал отец Блейк. Он думает, что очень умен. Он забыл, что я видела его почерк на записках в отеле. Он меня ненавидит. Я знаю об этом. Должно быть, он ненавидит и Мартина.

В голове у Махони зароились мысли. Не то чтобы можно было что-нибудь изменить, но если Коллин права, то священник изменил к худшему многое. Его сознание отшатнулось от последствий подобной мысли, поскольку если Мартин был невиновен, а с девушкой действительно случилось что-то плохое и Мартин верил в это, тогда кто-то должен был быть повинен. И если Мартин поверил, что он каким-то образом ответствен, а в действительности это было не так, то кто убедил его в этом? Его добрый друг, священник. Кто же еще?!

Все это было догадкой, а если бы и не было, то он все равно не смог бы ничего доказать. Следовательно, несмотря ни на что, апелляция оставалась его единственным шансом.

Он сказал это Коллин. Она будто читала его мысли.

— Я понимаю, Делайте то, что можете, господин Махони.

— Куда вы пойдете? Хотите, составьте мне компанию до Сиднея, отвезем апелляцию вместе.

— Это поможет?

— Возможно, нет. Губернатор будет решать сам.

— Тогда я повидаюсь с Мартином. Где он сейчас?

— Тюрьма рядом с казармами. Но вы не можете туда пойти. Вас не пустят.

— Увидим. Спасибо вам, господин Махони. Бог в помощь. — Она сделала шаг в его направлении, и Махони видел, как она борется за то, чтобы держать себя в руках. — Вы хороший человек. Я уверена в этом. Мартин поймет. Мы отблагодарим вас, когда все будет позади.

— Я надеюсь. — Он отвернулся, глаза его были мокрыми. Когда он оглянулся, чтобы посмотреть на нее, ее уже не было.

Эшафот был уже готов, петля была на месте, пять ступенек, которые вели к помосту, находились менее чем в тридцати шагах от койки, на которой Мартин Гойетт лежал в своей душной камере. Каменные стены камеры все еще отдавали тепло, которое они накопили от вчерашнего солнца. Он слушал пение цикад вдалеке. Это был такой приятный звук, он напоминал ему о месте, в котором он встретился со своей любовью. Он ее больше не увидит. Странно, как неожиданно быстро на смену чему-то хорошему может прийти плохое.

В Канаде он видел, как скверна маячила у горизонта, но была проигнорирована его братом и шевалье, заблуждавшимися фанатиками. Он тогда сознательно дал вовлечь себя, хотя понимал, что они не могли выиграть. Ему огласили смертный приговор, который был отменен судьбой, улыбнувшейся ему по причине, которую он даже не пытался себе объяснить. Возможно, он тогда и заслуживал смерти, поскольку сам вел себя не лучше бедного Жозефа-Нарсиса. Где было осмысление, куда делась необходимость оценки того, что случилось, где раскаяние? Он не попытался сделать это там, в Канаде. Он просто боялся и жалел себя.

Но теперь, когда он не заслуживал смерти, у него не было даже страха. Жалел ли он себя? Нет, не было никаких сожалений. Просто гложущая пустота. Его отвергли и Коллин, и та страна, которая, как он мечтал, должна была стать его второй родиной. Он ничего не понимал, но очень хотел понять. Он перевернулся на бок и стал вслушиваться сквозь пение цикад. Ему отчаянно хотелось, чтобы пришел отец Блейк. Он помог бы Мартину понять. Поскольку, когда наступит утро и часы пробьют девятый час, он останется совсем один.

По какой-то причине ему вспомнилась Ламар. Он снова представил стройное смуглое тело с черной птицей на плече и странными желтыми глазами, которые, казалось, видели его насквозь. Но в этих глазах не было безумия. В них было что-то другое. Его мысли уплыли в тот день, когда она предложила ему себя так, словно была движима чем-то иным, нежели желаниями собственного тела. И как он отверг ее. Его жестокость и выражение шока на ее лице. Все должно было быть по-другому. И, держа ее образ в своих мыслях, он вспомнил, где он слышал — нет, читал — ее имя до этого.

Коллин знала, что он придет. Даже священник, подобный отцу Блейку, должен был с почтением отнестись к нуждам осужденного. От долгого сидения у нее все затекло, она неуклюже встала на ноги и вышла навстречу священнику. Хотя она ненавидела и боялась его, она понимала, что деваться было некуда, если ей хотелось увидеть Мартина.

— Отец Блейк, вы должны помочь мне. Пожалуйста, возьмите меня с собой к Мартину. Я должна его увидеть. Прошу вас, святой отец, пожалуйста. — Она потянула его за рукав.

Эта слизь липнет к нему. Ему нужно было убираться отсюда. Он бросился бежать. Коллин последовала за ним. Она умоляла:

— Прошу вас, святой отец, прошу вас. — Она догнала его и схватила за руку.

Гнев переселил страх. Он не мог позволить такому ничтожеству замарать себя. Он обернулся к ней, его глаза пылали яростью.

— Оставь меня в покое, ничтожество. Нам не нужна ни ты, ни подобные тебе грязные твари. Убирайся назад в свою преисподнюю. — Прежде чем она смогла ответить, он поспешил к воротам с часовыми, которые были всего в сотне метров впереди.

Коллин смотрела ему вслед. Она не могла позволить себе вот так уйти. Она крикнула ему в спину:

— Вы лжец! Это вы написали письмо, а не Мартин. Вы пытаетесь уничтожить его. Мартин думает, что вы — это добро, а вы — зло. Это вы украли деньги у господина Нейтча. Это вы убили девушку, не так ли? Это все вы. Вы — вор и убийца!

Эта одержимая кричала на него, слова, как раскаленные шипы, вонзались в его спину. Он побежал, не разбирая дороги. Его бросало из стороны в сторону, он едва не упал и, спотыкаясь, добрался до ворот, плотно закрыв руками уши от ужаса.

Утешение от встречи с отцом Блейком было смешано с потрясением от внешнего вида его доброго друга. Лицо священника было белым, руки дрожали, он был похож на привидение. Мартин поздоровался с ним. Его голос всегда звучал успокаивающе. Но отец Блейк не отвечал. Он не обращал внимания на Мартина. Он не вымолвил ни слова, а просто сел на койку и, казалось, ушел в себя. Мартин оставил его в покое, сначала удивляясь, а потом почувствовав себя более несчастным, чем когда-либо. Что случилось со святым отцом? Ведь это не он готовился к смерти.