Макс Форан - Список Мадонны

Грэг Махони смотрел на бутылку налитыми кровью глазами. Он не мог заснуть, и даже виски не помогало. Он взглянул на часы и налил себе еще.

Коллин сидела, скрестив ноги, в караульной комнате и смотрела на решетку над головой. От постоянного дерганья за решетку у нее саднило руки, а голос охрип от криков часовому, чтобы тот выпустил ее.

Дважды ее ловили при попытках пробраться в тюрьму, где держали Мартина. Оба раза это делал добродушный капрал, у которого в конце концов лопнуло терпение. Он запер ее в отдельной комнате в караульном помещении у казарменных ворот. Она умоляла позволить ей встретиться с Мартином, но ее мольбы, казалось, только укрепляли решимость капрала держать ее взаперти до завершения казни.

Коллин вздохнула и вытерла глаза. Потом она встала и, дотянувшись до решетки, начала разгибать прутья длинным металлическим гвоздем, который всегда носила в своей обуви для защиты от разных бездельников.

Солнечный свет проник в камеру, и Мартин уже чувствовал его тепло. Прекрасный день, чтобы умереть. Посмотреть на голубое небо, почувствовать тепло воздуха, прежде чем на шею накинут петлю. Он поел, умылся, расправил складки на одежде и привел себя в порядок наилучшим образом. Отец Блейк не вернулся, и Мартин отказался от услуг лагерного капеллана и от священника из Парраматты, которого обещали прислать. Они ничего не могли ему сказать. Что бы там ни было, оно будет там независимо от любых ханжеских слов. Мартин Гойетт был готов.

Он еще до первых лучей зари решил, что постарается умереть с достойным видом. Уж это сделать он мог. Это будет его последней битвой. Единственной, в которой он все еще мог победить. Он потерял все: мать, брата, Мадлен. Его друзья покинули его, отец Блейк сначала предал, а потом оставил его. И любовь его жизни, Коллин, отвергла его. Продолжать плакать — значит притворяться, что все может еще наладиться. В смерти была неизвестность, и, Боже милосердный, она не могла быть хуже, чем то жалкое существование, которое он влачил сейчас. Он находил страх за каждым углом. Без надежды страх исчезал. И поэтому он решил умереть благородно, чтобы не потерять хотя бы это.

Он слышал, что за ним идут: знакомый стук тяжелых ботинок по каменному полу. И вот они уже у двери камеры — четыре солдата и офицер. Капеллан был с ними, с Библией в руках он бормотал молитвы. Мартину надели наручники на запястья и повели по короткому коридору к двери, открывавшейся во внутренний двор. Двор был залит солнечным светом, и там стоял эшафот.

Мартин поднялся по пяти ступеням лестницы, смотря прямо перед собой, а когда он уже стоял на помосте, то поднял голову и посмотрел вверх, на небо. Там кружила одинокая свободная птица, и Мартин почувствовал, как слезы потекли по щекам. Он отвел взгляд и стал смотреть на то, что казалось просто камнем, лежавшим у стены внутреннего двора, и принялся ждать.

Кто-то спросил, не желает ли он сказать последнее слово. Он покачал головой, после чего черный мешок заслонил и камень, и свет. Все в этом мире исчезло, кроме его самого и звука цикад, певших где-то наверху. Казалось, он стоял так очень долго, представляя себе кивок, обрекающий его на смерть.

Сначала голоса снаружи звучали приглушенно. Затем стали громче. Шум бегущих ног. Звук настежь открываемой двери и пронзительный крик:

— Остановитесь!

Мартин даже под мешком почувствовал какое-то смятение, несмотря на то что уже напрягся в ожидании падения. Потом он почувствовал, как чьи-то руки стали дергать его, стащили мешок с его головы. Он сощурился от солнечного света и попытался собраться с мыслями. Улыбающийся капеллан схватил Мартина за руку и развернул его лицом к входу на внутренний двор. Там стоял человек с головой песочного цвета, на его румяном лице было заметно удовлетворение. Рядом с ним стояла испуганная Ламар с вороном на плече.

Пэт Триси сделал большой глоток пива и продолжил свой рассказ:

— Я был в буше, пора домой, а тут — она. Появилась откуда-то. Голова разбита, вся исцарапана. А в остальном с ней, мне показалось, все было в порядке. Я ухаживал за ней неделю с лишним, а когда прочитал в уиндзорской газете, я понял, что это о ней говорят, будто она погибла. Поэтому я и привез ее сюда. Мы ехали всю ночь. Я боялся, как бы не опоздать. Я ужасно рад, что мы успели.

Грэг Махони расцвел в улыбке и хлопнул Триси по спине.

— Я уверен, что это правильный способ обыграть палача. А еще говорят, что нельзя обмануть смерть. Я знал, что он невиновен. Я просто не смог убедить трибунал.

— Нет, господин Махони, — сказал Мартин. — Вы сделали все, что могли. И если хорошо подумать, то я сам навредил себе. — Он отвел глаза от Коллин, обнимавшей его так, будто не собиралась отпускать вообще, и посмотрел на двух мужчин напротив. — Смогу ли я вас когда-нибудь отблагодарить? Мне одинаково хорошо оттого, что Ламар жива, и оттого, что удалось обмануть палача. — Он прижал к себе Коллин и улыбнулся. — Ну почти одинаково. — Он посмотрел на Триси, прежде чем продолжил: — Где она сейчас, господин Триси?

— Исчезла. Она просто исчезла вчера в полдень. — Триси задумался на минуту. — Вы знаете, я не думаю, что она вернется.

Махони заказал еще выпить для себя и Триси.

— Вам двоим пора уже идти. У вас есть друзья в Лонгботтоме, они хотят увидеться с вами, и господин Нейтч тоже. Он очень расстроен, но… — Махони поймал себя на слове, а Мартин, казалось, не заметил, и Махони продолжил: — Я думаю, что ты снова получишь свою работу. А теперь уходите.

Мартин и Коллин целовались на солнцепеке за отелем до тех пор, пока она не почувствовала твердость его плоти снизу. Тихо рассмеявшись, она щипнула его шею губами. Они пошли к парому, открыто держа друг друга за руки.

— Здорово у тебя получилось выгнать его отсюда, пока он не спросил про священника, — сказал Триси.

— Мне вовсе не хотелось быть тем, кто сообщил бы ему эту весть. Он так им восхищался.

— И что, он сошел с ума?

Махони медленно пил пиво, вспоминая бешеные глаза священника и ауру, сопутствовавшую человеку, лишенному разума.

— Да, — ответил он кратко.

Дождь прекратился, и Ламар бесшумно пробиралась сквозь мокрые заросли буша, стараясь не попасть в грязь и постоянно держа солнце справа от себя. Голова уже не болела так, как когда ей пришлось искать того голубоглазого, который нашел ее раньше. Теперь она возвращалась к даругам. Дожди вернулись, вернутся и калабари. Курикута услышала их во Времени снов и явилась сама, с Ганабуда.

Она взобралась на большой валун и осмотрела лесистую долину, лежавшую перед ней. Утесы на той стороне были крутыми и неровными, но она знала, как обойти их. За ними жили даруги. По дну долины, обтекая скалы, сквозь темные ущелья с крутыми откосами несла свои мутные воды река. Ламар нахмурилась, увидев воду. Не явится ли к ней Курикута? Должно было что-то произойти из Времени снов; что-то, о чем говорила Курикута. Но все шло так, как должно было случиться. Может быть, пока не настало время? У нее над головой радуга проложила дорогу к местам племени Даруг, отчетливо выступая в своем цветном великолепии. Прокричал Ата, пролетев вперед. Ламар улыбнулась и ускорила шаг.