Макс Форан - Список Мадонны

Он понаблюдал за голубями, которые кружили в воздухе, садились на землю, клевали что-то и ссорились друг с другом с такой энергией, что Уголино позавидовал им.

«Странно, — подумал он, — что у существ, созданных по образу и подобию Божьему, так много сомнений».

Его мысли все еще кружились вокруг имен. Тринадцать лет назад он нашел им хорошее укрытие.

Кесарю — кесарево…

Если духовно они были связаны с Реджинальдом, во что он все еще верил, то тогда они появятся снова через какое-то время по благоволению самого Реджинальда, человека, который чувствовал, что его земная работа во имя Господа была слишком мимолетной, чтобы считаться сколько-нибудь значительной.

Но тут же он, Уголино, наместник Бога, обратился мыслью к тем земным возможностям, которые предоставляли имена, перечисленные Реджинальдом. Его собственная копия, сделанная тогда в той келье Родольфом, писавшим стоя на коленях перед ним, была результатом одной из самых любимых фраз Уголино, «на всякий случай». Теперь, по истечению тринадцати лет, неся тяжелый груз папства на своих плечах, он смотрел в лицо реальности. Он понимал, что имена в списке Реджинальда не могли помочь ему в его борьбе с римлянами, как не способны были они и защитить власть самого Папы от умного и честолюбивого императора Священной Римской империи Фридриха II. Враги же, находившиеся в его окружении, только и ждали, подобно стервятникам, чтобы наброситься на него. Уголино не пугала смерть. В начале каждого сезона она ждала, чтобы собрать свой урожай в соответствии с божественным предписанием. Хватило бы ему только времени, чтобы разрешить противоречия с римлянами и, что самое важное, с Фридрихом.

Уголино вынул лист пергамента, лежавший между страницами его личной копии «Исповеди» святого Августина. Он узнал свой почерк. Три строки. По два слова в первой и третьей. Имена. Три имени. Но ведь ему могло просто казаться, что это имена. Во второй строке было всего лишь одно слово. Он перевернул пергамент, думая о том, что ему уготовано в будущем. Хотя существовало три варианта, крепкая вера Уголино и его интуиция подсказывали, что имелся только один — время.

Этот список имен нельзя было предать огню. Если Реджинальд с Домиником не уничтожили его, то и он не может сделать этого. В этом он был уверен. Документ мог оказаться слишком хрупким, чтобы выставлять его на публичный показ как святую реликвию или, что того хуже, позволить ему попасть в частные руки. Уголино также был уверен в том, что прошлое документа не должно было разглашаться. Конечно, имена могли не иметь никакого смысла. Но в той сумятице, которая, по мнению Уголино, должна была случиться в папстве сразу после его смерти, он не хотел подвергать риску любимый им орден. Многие все еще негодовали по поводу доминиканцев и новой духовности, которую они представляли вместе с францисканцами. Загадка списка, которую многие годы хранили два святых монаха, могла принести серьезный вред. Варианты толкования его важности были бесконечны. Старый кардинал, политическая интуиция которого оттачивалась более пятидесяти лет в работе с людьми на поприще службы Господу, поморщился от одной только мысли об этом.

Нет! Оригинал списка должен был упокоиться рядом с Реджинальдом, а копия Уголино останется дожидаться будущего вместе с Домиником. Уголино быстрым движением вложил пергамент между страницами свидетельства Родольфа и повернулся лицом к своему секретарю:

— Витторио, я закончил со свидетельствами. Мне они больше не нужны. Отнеси их в библиотеку. Запечатай их как следует: по закону многие годы никто не должен заглядывать в них. Время оценит святость блаженного Доминика и сделает ее более реальной для сомневающихся.

Он умолк и вслед за секретарем посмотрел в окно.

— Да, ваше святейшество, — отозвался Витторио. — И когда только этот дождь прекратится? — На его лице появилась вопросительная улыбка.

Уголино только сейчас заметил, что за окном шел сильный дождь. Голуби сбились в кучку под каменной колоннадой, окружавшей двор, в тепле и сухости. Как раз в этот момент во дворе появились двое священников. Они пробирались между лужами, высоко подняв подолы ряс в тщетной попытке уберечься от дождя. Уголино покачал головой, улыбнулся про себя и обратился в своих мыслях к еще одной загадке, разгадка которой также уходила в будущее. Римляне и Фридрих. Как мог он использовать их, чтобы укрепить власть Папы Римского?

Часом позже Витторио Аргуенте аккуратно дописал последнюю букву текста и откинулся на спинку стула, чтобы полюбоваться своей работой. Он был горд своим мастерством, во всем Риме никто не мог писать так похоже на прекрасный элегантный каролингский минускул. В нем и намека не было на лишенные единого стиля манеры письма, которые все чаще и чаще прививались в Риме чужестранцами. Он встал, поправил рясу и окинул взглядом комнату. В ней царил беспорядок. Не было гармонии. При папе Гонории все было по-другому. Следующие несколько минут он провел в суете, наводя порядок в этой почти лишенной мебели комнате, после чего снова вернулся к своему письменному столу. Теперь здесь не осталось никаких следов его работы, если не считать стопки свидетельств. С ворчанием он взял эти документы и, тихо закрыв за собой дверь, вышел во двор.

Под свинцовым небом все еще сильно пахло дождем, когда он шел по шатко уложенным булыжникам в квадрате двора. Он был бы осторожнее с этими опасными булыжниками, если бы все его внимание не было обращено на то, чтобы не попасть в лужу. Поэтому он ступал, высоко поднимая ноги, как огромный черный аист. Внезапно его нога соскользнула, и он упал головой вперед, при этом свидетельства разлетелись на мокрые блестящие камни. Ворча про себя, с отвращением глядя на запачканный стихарь, он наклонился, чтобы собрать свидетельства. И тут с ужасом заметил, что одна страница вылетела и упала на тот край булыжника, где собралась дождевая вода. Затем он увидел размытый текст. Не важно, что почерк был ужасным и что писал не мастер. Возможно, это был монах-доминиканец. Может быть, это был один из тех несчастных фанатиков, которые даже сейчас в своих проповедях подстрекали к мятежу в Германии и которые, будь их воля, превратили бы христианский мир в земной рай для нищих.

Витторио едва взглянул на текст, поскольку слезы вины и огорчения уже собирались в его карих глазах. Мокрый голубиный помет, прилипший к странице, был более чем святотатством. Это был акт гнусного осквернения. Рука дьявола. Витторио оглянулся по сторонам, собрал разбросанные бумаги и побежал без оглядки, не обращая внимания на брызги пачкавшей его грязи.

К счастью, в небольшом помещении для переписывания рукописей никого не было. Даже в этот сумеречный полдень было достаточно рассеянного света, чтобы Витторио смог убедиться, что повреждение гораздо сильнее того, что ему показалось вначале. Налипший помет запачкал целую строку текста. Что было делать? Надругательству не надлежало находиться среди святынь библиотеки. Но в то же время изъятие или уничтожение документа, сопутствующего свидетельству священного труда канонизации, было равно невозможно, даже если этот документ был составлен доминиканцем. С дрожащими руками Витторио опустился на колени, моля Бога о напутствии.