Александр Бушков - Корона и плаха [litres]

О криминале. Лондон был не только столицей королевства, но и столицей его криминала, как частенько случается со многими крупными городами, куда жулье слетается, как мухи на мед, да и своего хватает. По подсчетам историков, число всевозможного криминального элемента превышало сто тысяч – примерно десятая часть тогдашнего населения Лондона.

Карманными кражами, грабежами на улицах и домушничеством нас не удивить. Но очень знакомым окажется и кое-что другое. На лондонских улицах во множестве водились наперсточники – да-да, те самые, что предлагали лохам угадать, под каким из трех стаканчиков спрятан шарик. Для кого-то это будет открытием (как стало и для меня), но английские историки пишут, что это мошенство началось в Лондоне уже в двенадцатом (!) веке. Вполне возможно, англичане его и изобрели.

Как случалось во все времена во всех странах, лондонский уголовный элемент широко пользовался жаргоном. «Авраамы» – те, кто притворялся на улицах бесноватыми и сумасшедшими и очищал карманы собравшихся поглазеть на него зевак. «Шустряк» крал вещи из открытых окон домов. Конокрады звались «лихачи». Интересно, что применительно к своей специализации криминал частенько использовал слово «закон»: «обманный закон» – игра налитыми свинцом костями, «тонкий закон» – распространение фальшивых денег, «ловкий закон» – карманные кражи. «Там зябнет смурной малый. Добро бы замесить его» – «Там живет мрачный человек с тяжелым характером. Неплохо бы его ограбить». И так далее.

На Чак-лейн триста лет располагалась пользовавшаяся самой дурной славой гостиница «Красный лев». Когда в XVIII в. ее сносили, обнаружили множество потайных комнат, потайных ходов и люк над одними из каналов, куда сбрасывали убитых (о подобном люке в одном из московских притонов начала XX в. писал Гиляровский).

В XVII в. во время облавы в трактире некоего Уоттона обнаружили самую настоящую школу, где мальчиков учили карманным кражам (подобную описывает Диккенс в романе «Приключения Оливера Твиста»). На веревке, увешанной колокольчиками, подвешивали кошелек или мешочек, и ученик, чтобы получить звание «славного щипалы», должен был вытащить оттуда монету так, чтобы ни один колокольчик не звякнул. В следующем столетии владелец другого трактира, в Смитфилде, учил малолеток не только искусно шарить по карманам, но и красть товары из лавок, залезая туда в окно, и домушничать довольно оригинальным способом: юный воришка притворялся, что улегся поспать под стеной дома (сцена для Лондона самая обычная), а глубокой ночью, когда хозяева уснут, стамеской потихоньку расковыривал замазку, вынимал кирпичи и пролезал в дыру.

Уличные грабежи процветали. Для примера пара заметок из тогдашних газет. «Около полуночи одного джентльмена остановили на Холсборне двое разбойников, а когда он начал сопротивляться, застрелили насмерть и ограбили». «Некий Ричард Уостон, сборщик дорожной пошлины, найден убитым в своей будке». Несомненно, убили из-за денег – их за время дежурства сборщика скапливалось не так уж мало, особенно на бойком месте, а инкассаторов тогда не было.

Очень небезопасными были большие дороги, в том числе и те, что располагались у самого Лондона. Как только широко распространились кареты, «лихие люди» быстро сообразили, что их можно грабить (как позже обстояло в США с поездами). Не зря до конца XVIII в. непременной принадлежностью кареты был ящик для пистолетов, появились разновидности короткоствола, именовавшиеся «каретные» или «дорожные» пистолеты – меньше размером, чем обычные. Вооружен бывал и сам путешественник, и кучер, и лакеи, если таковые имелись.

На пригородной пустоши Хаунсло-Хит чаще всего грабил кареты Дик Терпин, ставший впоследствии героем народного фольклора, мало чем уступавший Робин Гуду, – а заодно широкую известность получила его кобыла Черная Бесс – пожалуй, даже большую, чем Буцефал или Росинант. О Буцефале и Росинанте знали лишь люди с образованием, читавшие книги, а кто такая Черная Бесс, мог с ходу ответить любой неграмотный от мала до велика.

«Работники ножа и топора, романтики с большой дороги» не обходили вниманием и пеших путников – так что те старались объединяться в большие компании, вооружась кто чем мог.

Уголовникам было крайне легко «работать» еще и оттого, что в Лондоне (как и по всей Англии) не было полиции, появившейся только в первой трети XIX в. Городские стражники имелись, но толку от них было мало: они в большинстве были пожилыми, вооруженными лишь трещотками, так что лондонцы над ними откровенно смеялись, говоря, что они лишь оказывают услугу преступникам, благодаря трещоткам прекрасно знавшим, где сейчас находится караульщик.

Изрядных успехов в борьбе с грабежами на больших дорогах достигли лишь в XVIII в., когда был создан своеобразный спецназ, или «отряд быстрого реагирования» – хорошо вооруженное кавалерийское подразделение, специализировавшееся на охоте за лихими молодцами вроде Дика Терпина. Вот только действовали они в окрестностях Лондона, а в провинции путешественникам приходилось рассчитывать исключительно на собственные силы.

Тогдашние лондонские тюрьмы были заведениями жуткими. Главная из них, Ньюгейт, существовавшая с XIII в., сначала насчитывала примерно 300 заключенных, размещавшихся в здании, разделенном на три «стороны»: «Господскую» (для тех, кто мог заплатить за еду и вино «с воли»), «Общую» (для безденежных, вынужденных довольствоваться скудной тюремной пайкой) и «Давильню», заслуживающую отдельного рассказа. Туда помещали за особо тяжкие преступления, а в качестве «активного следствия» использовали уникальную, нигде, кроме Англии, не встречавшуюся пытку (англичане, в который раз говорится, мастера на всевозможные гнусные изобретения). Человека распинали на полу, приковав за руки и ноги, клали на грудь сколоченный из досок щит и понемногу подкладывали на него тяжелые камни, пока подследственный не признавался или не умирал. Причем растягивалось это на несколько дней. Все прочие виды пыток отменил Вильгельм Третий, но «давилка» продолжала существовать и при королеве Анне. Она описана в романе Виктора Гюго «Человек, который смеется» (кстати, содержащем массу интереснейшей информации о самых разных областях жизни Англии того времени).

Ньюгейт, как и несколько других тюрем, сгорел дотла во время Великого пожара. (Кстати, один из самых известных историков Лондона Питер Акройд как раз и считает крепко заниженным официальное число погибших в шесть человек. Полагает, что это число следует значительно увеличить, включив в него многочисленных заключенных, которых никто не думал спасать.) Потом Ньюгейт отстроили заново, он стал не только тюрьмой, но и одной из достопримечательностей Лондона – новое здание было возведено с изрядным количеством «архитектурных излишеств» и даже украшено барельефом знаменитого лорд-мэра Лондона Дика Уиттингтона. Легенда о нем красивая: бедный юноша Дик, не найдя себе пропитания в Лондоне, собрался было город покинуть, но услышал в звоне городских колоколов пророческие слова: «Вернись, Дик, вернись, будущий лорд-мэр Лондона» (в советские времена по этой легенде даже сняли отличный кукольный мультфильм).