Александр Бушков - Корона и плаха [litres]

Преступный мир Лондона вовсе не был неорганизованной вольницей, наоборот, был устроен на манер сицилийской мафии. «Королем ночного Лондона» был гнуснопрославленный Джонатан Уайльд, крупнейший в городе скупщик краденого, наводчик и организатор городского криминала. Он вовсе не прятался в каком-нибудь окраинном притоне: жил в особняке, разъезжал в карете и был даже членом городского муниципалитета. О том, что он «крестный отец» лондонского дна, знала каждая собака, но власти его не трогали, Уайльд был им очень полезен. По заказу властей его подручные выслеживали, ловили и передавали куда следует преступников, по каким-то причинам понадобившихся судьям.

Новый Ньюгейт состоял уже из пяти «сторон» для разного рода злодеев и неисправных должников, «давильни» и подземных камер для смертников и особо опасных рецидивистов. Условия содержания по сравнению с прошлыми столетиями улучшились лишь самую чуточку: тюремщики, как могли, издевались над заключенными, в первую очередь безденежными, от которых не было никакого дохода. Насмерть, правда, не убивали, в отличие от старых времен. Бесстрастные хроники сохранили упоминание о вертухае по имени Джеймс Мэннинг, который не просто убил заключенного, а выбросил его труп на одну из главных городских улиц. За что получил несколько устных строгих выговоров, но не за сам поступок, а за то, что, бросив покойника посреди улицы, «учинил неприятность и великую угрозу шествовавшему по ней королю». В конце концов Мэннинг и его жена угодили за решетку, но опять-таки по другому поводу: Мэннингу велели убрать тело, но он несколько дней отказывался это сделать, вновь мешая прогулкам короля, да вдобавок вместе с женой произносил в адрес короля некие «стыдные слова», которые хронисты не решились запечатлеть на бумаге. Тут уж, конечно, посадили, но не в родной Ньюгейт, а на тогдашнюю «ментовскую зону» – тюрьму с гораздо более приглядным режимом содержания, где сидели в основном неисправные должники.

Даниэль Дефо в романе «Молль Флендерс», рассказывавшем о тяжелой судьбе проститутки из бедной семьи, устами своей героини описывает Ньюгейт: «И описать невозможно, как жутко мне стало, когда меня сюда ввели, когда моему взору предстали все ужасы этой мрачной обители. Шум, рев, вопли, проклятья, вонь и грязь – все мерзости, какие есть на земле, казалось, соединились тут, чтобы сделать тюрьму воплощением ада, как бы преддверием его». Между прочим, Дефо Ньюгейт описывал не по чьим-то рассказам, а на основании собственного опыта – он сам там однажды сидел за очередной политический памфлет…

Ввиду отсутствия полиции приходилось расправляться с уголовным элементом «своими средствами». Народ попроще, изловив карманника на месте преступления, лупцевал его как следует или долго окунал в ближайший колодец. Надо сказать, что это еще довольно гуманно – пару сотен лет назад городские власти имели право изловленного на месте преступника вешать без суда и следствия на ближайших воротах…

Еще о Ньюгейте. Было там и интересное местечко, не имевшее отношения к тюремным жестокостям – можно сказать, совсем наоборот. Справа от ворот располагался подвал, где торговали спиртным, – держал этот «салун» один из заключенных, отдававший тюремным властям большую часть выручки. Причем напитки там были на любой кошелек – те, кто победнее, довольствовались джином, который именовали «живая водица», «убийца печали», «утешитель», «еда и питье», «полный пансион». Зэки побогаче могли прикупить кое-что классом выше: «херес, янтарное канарское и сладостный ипокрас» (ипокрас – дорогое вино, обильно приправленное пряностями и специями). А главным лозунгом городского жулья был: «Ньюгейт или победа!»

Еще о городском криминале. В разных районах города была своя специализация. Центр чеканки фальшивой монеты находился в притоне близ Вестминстерского аббатства, который так и прозвали: «монетный двор». «В каждой комнате этого дома был свой тайник, все детали оборудования для производства фальшивых денег и сами работники в случае тревоги исчезали в мгновение ока, словно по волшебству».

На улице Флит-стрит (позже ставшей прямо-таки синонимом журналистики, когда там расположились многочисленные редакции) во времена королевы Анны помещалось около сорока «брачных заведений», причем как минимум шесть из них именовались «Рука и перо». Это были самые натуральные притоны, куда приводили молодых женщин и девушек из приличных зажиточных семей (предварительно опоив или подсунув тогдашней дури) и венчали со всевозможными мошенниками, а потом через связи и взятки выправляли совершенно законные брачные свидетельства – и по тогдашним английским законам деньги и все имущество жены оказывались в полном распоряжении мужа. Обходилось это брачным аферистам примерно в фунт, а найти на них управу было практически нереально (правда, «невест» из по-настоящему богатых семей трогать все же опасались, чтобы не получить серьезную ответку в лице молодчиков того же Джонатана Уайльда, которых родственники могли нанять за не такие уж большие деньги). Венчали в основном лишенные сана священники, но был и знаменитый деятель «со стороны» – бывший часовщик, который нашел себе более прибыльное ремесло, выдавал себя за практикующего священника, именуясь «доктором Гейнемом». Жил тут же, в собственном доме, и частенько гулял по Флит-стрит в шелковой мантии с белыми рентами. Выглядел, по словам тех, кто его знал, респектабельно и внушительно. Знавшие о его промысле местные маргиналы прозвали его «чертов епископ». Кстати, совсем рядом располагалась старейшая тюрьма Лондона Флит, от которой улица и получила название, но аферистов этакое соседство нисколечко не смущало – никакого неудобства от него не было.

И, наконец, самое интересное. В Лондоне в нескольких местах существовали отдельные дома и небольшие кварталы, где любой преступник, что бы он ни наворотил, мог воспользоваться «правом убежища». Действовало то самое правило, что в нашем отечестве когда-то звучало как «С Дона выдачи нет». По старинной традиции оказавшегося там субъекта нельзя было арестовать. Когда тогдашние блюстители порядка все же осмеливались туда сунуться, местные жители (те еще отморозки) сбегались с воплями «Убежище!» и «Бей ищеек!» – и в самом деле лупили незваных гостей от всей души, оставаясь всякий раз безнаказанными. Еще в 1720-х годах часть этих убежищ еще действовала. С представителями городских властей, пытавшихся навести там порядок и прихлопнуть мастерские по чеканке фальшивой монеты, обходились без всякого почтения: одного бейлифа «засунули в яму, куда сбрасывали содержимое отхожих мест», другого протащили перед толпой аборигенов «с говешкой во рту». Прикрыть эти убежища удалось только к середине XVIII в….Что любопытно, в Персии еще в начале XIX в. существовали похожие «убежища», в нескольких мечетях и «святых местах», именовавшихся «бешт». Сумевшего попасть туда персюка, что бы он ни натворил, нельзя было оттуда извлечь. Правда, персидские власти были более изобретательны, чем английские, – они частенько брали бешты в сущую блокаду, чтобы никто не мог пронести туда еду и питье – и частенько преступник, оголодав и измученный жаждой, сдавался…