Александр Бушков - Корона и плаха [litres]

Таверн и кабаков, рассчитанных на любой кошелек, от тугого до тощего, в Лондоне было превеликое множество. Как и веселых домов, тоже рассчитанных на любой кошелек. А по улицам (особенно в вечернюю пору) бродили сотни «индивидуалок», готовых незатейливо обслужить клиента в подворотне или на лестнице ближайшего дома. Причем их услугами пользовались не одни только «отбросы общества», но порой и вполне себе респектабельные господа, никаких средств предохранения и в помине не было, так что срамные хвори свирепствовали во всех слоях общества (вспомним Вильгельма Третьего).

Случалось, что речи в парламенте толкали джентльмены, успевшие как следует остограммиться. Нередки были случаи, когда и судьи вели заседания поддавши – именно поэтому вышло распоряжение, чтобы военные суды заседали только до обеда: слишком велик был риск, что во время обеда служители Фемиды изрядно надерутся.

Однако не дремали и борцы за нравственность. При королеве Анне возникло добровольное «Общество для исправления нравов», в котором в братском единении участвовали и англиканские священники, и религиозные диссиденты-диссинтеры. Основной его задачей было издание многих тысяч памфлетов, направленных против пьянства, «непристойного поведения» (ну вы поняли) и занятия какими-либо делами в воскресенье (о воскресных днях подробнее поговорим чуть позже). Особого толку от этих памфлетов не было – как показывает опыт многих стран, в том числе и нашего многострадального отечества, подобные брошюрки мало кого побудили покончить с алкоголем и «излишествами нехорошими разными». Члены Общества, боровшиеся со сквернословием, особенно внимание уделяли главным матерщинникам Лондона, среди которых первое место делили ломовые извозчики и лодочники. Среди них и распространяли печатные «Добрые предостережения против ругани» и «Добрые предостережения лодочникам». Не знаю всех подробностей, но подозреваю, что на адресатов эти высокоморальные труды оказывали примерно такое же действие, как на нынешних завзятых курильщиков надписи и картинки на сигаретных пачках, стращающие всевозможными жуткими хворями. То есть не оказывали никакого. (В скобках о помянутых надписях, которые сплошь и рядом ляпают на сигареты, толком не подумавши: ну скажите на милость, может ли меня, как и всех прочих мужиков, всерьез напугать угроза родить мертвого ребенка?)

Самые отважные и рьяные активисты Общества распространением брошюрок не ограничивались: посещали всевозможные питейные заведения (в бордели их не пускали хозяева) и вели там антиалкогольную пропаганду. Занятие было крайне рискованное: представьте, что в классическую советскую забегаловку нагрянули такие вот экзоты, стали хватать за рукава и проповедовать трезвость. Что с ними будет? Вот и в лондонских трактирах с такими поступали незатейливо. Зафиксирован случай, когда однажды одного из членов Общества убили до смерти. Видимо, очень уж всех достал.

Правда, за сквернословие на улицах, за приставания пьяных к трезвым и оскорбление ими порядочных женщин можно было угодить под суд и огрести приличный штраф – известно, что таких процессов состоялось несколько десятков тысяч. Причем штрафовали еще и за нарушение «закона о воскресенье», единственного сохранившегося в неприкосновенности со времен пуританской «культурной революции». Запрещалось пить в трактирах, развлекаться как бы то ни было, заниматься спортом, вообще болтаться по улицам без собой нужды. Один немецкий путешественник описал это так: «После полудня я отправился в Сент-Джеймсский парк посмотреть на народ. Никакие другие развлечения не допускаются в воскресенье, которое здесь соблюдается особенно строго. Не только запрещаются все игры и закрываются трактиры, но ограничиваются даже поездки на лодках и в карете. Наша хозяйка запрещала даже иностранцам играть на виоле или на флейте, опасаясь наказания». Видимо, путешественник рассчитывал в воскресный день повеселиться как следует и, не обретя желаемого, сделал сердитую приписку: «Это соблюдение воскресенья было единственным признаком того, что англичане вообще были христианами».

Немец приехал в Лондон в 1710 г. – а уже через несколько лет закон перестал действовать. Активисты из числа ревнителей высокой морали завалили суды такими ворохами доносов на злостных нарушителей воскресного отдыха, что судьи стали попросту отказываться рассматривать такие дела, закон был не отменен, но на практике уже не применялся. Стало окончательно ясно (и прежде всего самим членам «Общества для исправления нравов»), что толку от него, в общем, никакого – и Общество тихонечко самораспустилось.

Дуэли были тогда распространены не меньше, чем в описанные Дюма времена трех мушкетеров. Шпагу имел право носить всякий считавшийся «джентльменом» (что еще не означало автоматически принадлежность джентльмена к дворянству). Кроме пьяных ссор и скандалов во время азартных игр, дуэли частенько были вызваны и жесточайшей политической враждой тори и вигов, сплошь и рядом именно шпагами завершавших дискуссии. Нынешние политики в этом смысле измельчали – как-то невозможно представить, чтобы члены «Единой России» и ЛДПР, сойдясь в укромном уголке, принялись тыкать друг в друга рапирами, как не стоит этого ожидать и от нынешних британских лейбористов и консерваторов. Ну а во времена королевы Анны считалось в порядке вещей проткнуть политического оппонента добрым клинком.

У мушкетеров короля и кардинала и всех прочих дуэлянтов были в Париже излюбленные местечки, окраины вроде Люксембургского сада. Точно такие же любимые местечки имелись и у лондонцев – глухие околицы вроде Лестерфилда или пригородной пустоши, где сейчас построен Британский музей. Поскольку все носившие шпагу умели неплохо ею владеть, смерть на дуэли была явлением распространенным. К ней горожане относились примерно так, как мы сегодня относимся к ДТП (если только сами в нем не участвуем). Вот прямо-таки стандартная заметка из газеты того времени: «Как сообщают, Нэд Гудийр убил щеголя Феддинга и убежал. Ссора началась в театре Друри-Лейн. В ту же ночь некий капитан оказал подобную дружескую услугу молодому Фулвуду, так что теперь здесь будет двумя уорикширскими франтами меньше. Капитан – в Ньюгейте».

Ньюгейт – самая известная и большая лондонская тюрьма (и прямо-таки самая зверская по режиму содержания). Чем все закончилось, я не знаю, но не сомневаюсь, что капитан очень скоро оказался на воле. Закон тогда относился к дуэлянтам крайнее либерально. Оставшегося в живых дуэлянта, если он мог доказать, что поединок был честным и велся по всем правилам, обвиняли лишь в «непредумышленном убийстве», что каралось лишь коротким заключением и штрафом. А иногда, если в защиту дуэлянта выступал священник его прихода, к бретеру лишь символически прикасались лезвием шпаги или другим холодным оружием и отпускали на все четыре стороны.