Николай Попов - Десант Тайсё

На подмогу ему взбирались другие ораторы и тоже вовсю запугивали собравшихся, вдохновляя смело идти на разгром узурпаторов! Смешно было слушать оголтелую белиберду. Хоть бы кто-то из оглашённых кликух на секунду задумался, кого призывают свергать.

Сквозь монолит мускулистых тел Пётр начал протискиваться к платформе, которая неожиданно поехала из цеха. Ораторы суматошно размахивали руками, припадочно извивались, дико приплясывали. Но никто из них не решился прыгнуть с платформы, которую с весёлыми гудками уволок прочь маневровый паровоз, оказывается, подогнанный находчивым Иосифом. Это натуральное обезьянье представление развеселило очень многих. Понятно, стольких же взбеленило. По толпе заходили штормовые волны, готовые превратиться в рукопашные схватки. Горячий монолит потрескался, легче пропуская. Куда?.. Ведь прежняя трибуна исчезла. Пётр чертыхнулся оплошке и вскарабкался на ближний штабель досок.

— Товарищи! Ваши ретивые ораторы постоянно обвиняют нас, что хотим развязать гражданскую войну. А как называется этот шабаш? Провокационным подстрекательством к такой схватке. Понимаете?.. Вы должны знать, что уже два месяца власть в городе принадлежит Совету, состоящему из таких же рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Именно при их поддержке вам удалось добиться сокращения до восьми часов рабочего дня и сохранения прежнего заработка. Вот кто тот самый тиран, которого вас призывают немедленно свергнуть. Готовы? Валяйте! А кто возглавляет Исполком Совета? Может, окаянный большевик? Нет. Самый именитый в городе меньшевик Гольдбрейх. И он практически всегда поддерживает решения большинства депутатов. Может, вы слышали, что сегодня он объявил себя диктатором, и готовы скинуть нового Лавра Корнилова? Тогда — другое дело. Бог в помощь. Но сначала заставьте его, Медведева с Агаровым открыть границу. Это полностью их затея, разительная для китайцев и губительная для нас. А тогда уже вместе гоните в шею. Теперь о столице. Коль там возникли беспорядки, то наверняка потому, что Херенский опять совершил какую-то мерзость. Может, после Риги решил сдать немцам и Питер, чтобы тоже навели в нём образцовый порядок. Ну, кого это не возмутит? Всё понятно вам? У кого есть вопросы? Пожалуйста!

Говорить пришлось обо всем на свете. Многие знали Петра или вспомнили. Всем было лестно, что простой монтёр стал аж редактором большевистской газеты! Поэтому его слова принимали с особым доверием. Успех выступления был очевиден. Чтобы закрепить его, Пётр поведал о службе на яхте, о встречах с Лениным, о тюрьме и каторге. Люди слушали с раскрытыми ртами, горящими взорами. Прервал Петра лишь полуночный рёв гудка, всех оглушившего тем, что пролетело несколько часов. Захлопали ему только стоящие с краю. Остальные просто не могли поднять руки, стиснутые соседскими плечами. Кто-то шутки ради уракнул. Клич подхватила вся тысяча бывших эсеров.

Пока люди растекались из цеха вулканической лавой, готовой испепелить триумвират, Пётр совершенно осипшим голосом предложил окружающим завтра оформить резолюцию этого собрания и вручить Исполкому, городской Думе и земской Управе. Пусть немедленно открывают границу! Потом запоздало вспомнил о телеграфе. Но утешился тем, что в последнем трамвае поехал домой. По крыше и стёклам по-прежнему хлестала дождь, удары ветра встряхивали битком набитый вагон. А в гомонящей лаве тел, которая восхищённо обсуждала его выступление, было жарко и непривычно хорошо... Пожалуй, как в первый час после каторги...

Старая матросская казарма чернела на самом берегу бухты. Ветер с разгона таранил её, волчьей стаей рыл во всех щелях и, полоща, вздымал к потолку оконные занавески.

В комнате была карцерная стужа. Постель показалась Петру натуральным сугробом. Лишь ощущение прежнего тепла помогло ему согреться и кануть в омут сна.

Никаких ответов по-прежнему не имелось. Ни от кого. Точно вместе с петроградским уже ликвидировали все остальные Советы и партийные комитеты. По вчерашнему настрою казалось: Гольдбрейх всё равно соберёт экстренное заседание Исполкома. Однако триумвират внезапно исчез. Это вызвало сомнения в подлинности сенсационной телеграммы и усилило подозрения в авантюре, которую разум отказывался признать — с подобным вероломством друзья ещё не встречались. Впрочем, гораздо важней было иное: хлебный кризис. Разрешить его при помощи китайского консула или всего консульского корпуса Владивостока могли только официальные власти во главе с Гольдбрейхом. А они сгинули без малейших следов. Петра уже лихорадило, как в последние дни каторги. Невероятность обстановки подтолкнула его к такому же предположению:

— Нахрап сорвался. Образованные люди знают, что по закону причитается за это. Может, они уже сидят в персональных камерах? Не зря же срочно их подновили.

— Проверь, — диковато сверкнул глазами Арнольд, кажется, впервые разозлённый безвыходностью. Вскоре ему, кандидату в члены Учредительного собрания, предстояла встреча с рабочими судоремонтного завода. А тут не знал, что ответить на самый насущный вопрос.

Впереди маячил ворох редакторских дел в разных концах города. Прежде всего требовалось побывать на всех мельницах, чтобы точно знать общий запас муки с зерном. Попутно следовало выяснить настроения рабочих и рассказать им, чья это подлость. К тому же будущему члену Учредительного собрания тоже предстояло выступить в депо, перед грузчиками порта. День опять был предельно загружен до последнего трамвая. Всё-таки по пути с мельницы, принадлежащей Циммерману и располагающей самым большим запасом зерна, Пётр завернул к тюрьме.

Ветер совершенно взбесился, превратясь в штормовой. Дождь со снегом забивал глаза и ноздри, хлестал по лицу. Кой чёрт нёс его делать крюк да ещё в гору... Ведь твёрдо знал, что дружная троица сейчас предпочитала сидеть в более уютном месте. Но какая-то сила влекла всё равно, точно вдобавок хотел навестить радушную Валентину и покаянно выпить с ней хотя бы горячего чая. Поэтому пёр напрямую по лужам, ручьям. Благо, сердобольный боцман выдал матросские сапоги с толстыми суконными портянками и, предназначенный специально для таких вахт, плотный дождевик с капюшоном, надёжно защищающий от стихии.

Начальствовал в тюрьме прежний интеллигент в пенсне, с щегольскими усиками. Странную натуру следовало иметь для добровольного заточения. Фамилия Голубев тоже соответствовала его кроткому нраву и учтивому поведению. Все приметы выдавали обычного меньшевика дореволюционной поры. Оказалось, Голубев был твёрдым правым эсером. Узнав гостя, обрадовался:

— Здравствуйте!.. Никак снова проблема с крышей?..