Николай Попов - Десант Тайсё

С вами говорит Нейбут. Как — нет? Плохо себя чувствует? Сейчас я его вылечу. Немедленно сообщите, что мы ждём его вместе с Агаревым и Медведевым для чрезвычайно важного разговора. Всё понятно? Пожалуйста, очень прошу вас, чрезвычайно срочное дело!

— Думаю, он и так тебя услышал, только едва ли высунет нос в такую свистопляску, — сказал Костя, потягивая трубку.

— Посмотрим... Ведь они убеждены, что слишком надёжно спрятали эту телеграмму. Следовательно, прежде всего решат: поражение в столице и неизбежный голод вынудили нас плюнуть на партийные амбиции, смирить гордыню и, ради святого чувства самосохранения, с низким поклоном принять их великодушные блага — персональные камеры! Согласны?

— Пожалуй... Тем паче, что одиночный этаж действительно подремонтирован. И начальник тюрьмы посулил мне дать самую тёплую камеру, — похвалился Пётр, гордо выпятив грудь. — Но блефовать надо всерьёз. Никаких шуточек. Тогда наверняка сумеем узнать ещё много интересного.

— Прекрасно! — улыбнулся Арнольд.

Тем временем Костя, переписав телеграмму, натянул капюшон, старательно застегнул кухлянку. Поднялся, сказав:

— Надеюсь, вы без меня обойдётесь. Я иду печатать листовки, потом развезу их по коллективам. Нельзя скрывать от людей историческую весть. Мы ж не эсеры.

— Отличная мысль! Дуйте, сколько хватит бумаги! Я направлю в типографию людей, — напутствовал его Арнольд крепким рукопожатием.

— И я — тоже, — потянулся к телефону Воронин. Пока он вместе с Петром звонил надёжным помощникам, внезапно явился Ман, похожий на фантастическую сосульку. Друзья опешили от изумления. Протирая платком глаза, лицо и бороду, Ман признался:

— Вот, не вынес... Ни в какую не сидится дома, у горячей печки... Душа прямо разрывается... Да-а, велика честь и слава запалить отсюда мировую революцию... Но сила солому ломит... Конечно, можно воспользоваться мудрым примером Кутузова, а проще вспомнить неудачные забастовки, поражение той революции... Ведь во всех случаях пришлось, держа себя за горло, отступать... Горько унижаться, обидно... Тем паче, уже вкусив сладкие плоды победы... Всю ночь глотал валерьянку... Не знаю, как вы тут решили... Всё же послушайте старика... Не за себя прошу, о других пекусь... О напрасных, невинных жертвах... Что ж делать, когда сила солому ломит? Всё-таки сейчас благоразумней того... Спасти людей от разгрома, сохранив для будущей революции.

— Которая уж абсолютно точно свершится в будущем веке! — невольно съязвил Пётр, беря со стола спасительную телеграмму. Да вовремя вспомнил, как его шибанула вчерашняя, и сдержался. Даже показал Арнольду, чтоб молчал. А бедолаге лихо подмигнул:

— Оч-чень кстати пришёл. Занимай любой стул. Скоро увидишь такое представление... Любой театр позавидует!

— Не плети! Э-э, ваши глаза... Почему у вас такие глаза?

Настороженный Арнольд метнулся в прихожую. Триумвират прибыл на «Форде», торжественно вошёл в гостиную. Наледь зашторила окна, сгустив зябкий полумрак, в котором бледнел сталактит люстры. Самая подходящая обстановка для заговорщиков. Лишь с другим результатом. Значит, нужен фейерверк, возникающий от переливов света в хрусталиках. И Арнольд с удовольствием сделал это. Счастливые победители восприняли всё как должное. Они неспешно разделись, важно заняли кресла в некотором отдалении от стола, закинули ногу на ногу. Все — правую, точно демонстрируя полное единодушие. Словом, господа походили на первых эпикурейцев, сдержанно наслаждаясь грядущим триумфом. Всё-таки Гольдбрейх для приличия скорбно вздохнул:

— Э-эм, надеюсь, больше не понадобится такой экстренности...

Когда Пётр, Ман и Воронин тоже налегке сели за стол, Арнольд покаянно согласился:

— Разумеется... Думаю, вы уже всё обстоятельно взвесили. Пожалуйста, слушаем...

— Судьба поставила вас пред роковым выбором: наш демократический порядок или ваш анархический хаос. Я весьма рад известию, что за минувшее время вы смогли пробудить коллективный здравый смысл. В равной степени я доволен, что мы сумели воскресить у вас драгоценное чувство самосохранения, — чуть повеликодушничал Медведев после прокурорского начала и снова наполнил голос кандальным звоном: — Так вот, коль вы действительно печётесь о благе народа, — немедленно поклянётесь пред ним впредь не заниматься никакой политической ересью, а своих приспешников обяжите сдать оружие, дабы избежать кровопролития гражданской войны. В противном случае возмущённый голодом народ сам подымет вас на штыки.

Арнольд в тяжком раздумье посмотрел на Воронина и Петра, которые виновато потупили глаза. Тогда обратился к Ману:

— Ты самый опытный среди нас. Вдобавок сходство обязывает... Пожалуйста, подскажи, как сопротивляться костоломной тактике наших собеседников?

Требовательные взгляды триумвирата заставили Мана с кряхтеньем зашевелиться. Судорожно теребя дрожащей рукой окладистую бороду с лёгкой проседью, он еле выдавил:

— Что тут скажешь... Скверно, очень скверно получается... Фактически вы предложили нам сделать харакири...

— Лично вам это не грозит! — клятвенно воскликнул Агарев. — Продовольственная управа городской Думы весьма довольна вашей работой. Если же вы дополнительно к своей внешности, на основе того же холста с сюртуком, в дальнейшем сможете практически осуществить экономическую теорию Маркса, то я уверен: обретёте не только политический капитал.

— Чем изгаляться, лучше ответьте, почему китайцы вдруг закрыли границу? Почему вдруг решили нарушить многолетние торговые соглашения и терпеть громадные убытки? Разве купцам или государству может быть выгодна такая невероятная глупость? Никогда не поверю! — Распаляясь, Ман по трибунной привычке вскинул правый кулак и шарахнул господ по лбу: — Так почему же вы, сразу тройная власть, лишь скорбите, разводите турусы на колёсах и ни черта не делаете для спасения народа от голода? Ведь нищим дорога каждая крошка. Если для нас, относительно сытых, это просто крохотка хлеба, то для нищих, которыми забиты все вокзальные и прочие щели, — крохотка жизни. Жиз-ни!

— Эх, карла-карла... Сразу видно, что для вас политика — терра инкогнита. Пожалуйста, уясните себе, старый каторжанин: проигрывая в одном, государство существенно выигрывает в другом. Разве Китаю не выгодно потерей всего десятка миллиона целковых спастись от революционной бури? По-моему, сие понятно даже воробью, — печально промолвил Медведев, удручённо взирая на тёмного Мана.

Петру надоела эта нудянка. Пора осадить спесивых господ, которым не грозил никакой голод. Пошёл напрямую:

— Допустим, что мы приняли ваши каторжные условия. Завтра хлеб пойдёт через границу?

— Отчего ж только завтра? Он пойдёт уже нынче, — гордо сообщил Агарев, — поскольку демократия совершенно не угрожает миролюбивому Китаю.