Николай Попов - Десант Тайсё

— Такой вздор я не подписываю.

— Неужели всё-таки стыдно? — выдохнул взмокший от напряжения Костя.

— Своим вероломным вторжением на суверенную территорию вы дали прекрасный предлог для ответной кары, — заявил он, прикрывая за собой дверь.

— Пошёл смолить протест... — подмигнул довольный Проминский, подавая протокол мисс Уэст. — Пожалуйста, завизируйте, что всё изложенное соответствует истине. Заодно для солидности можно поставить печать, я их коллекционирую.

Кудрявая мисс окаменела, как лев на крыльце. Вынув из кобуры наган, Проминский ткнул ствол в подушечку с тушью и старательно пропечатал страницы. Это была противоположная крайность. Костя потянул шутника за руку:

— Хватит чудить. Разошёлся от радости...

— Ты прав: такое же блаженство я испытывал в священные минуты, когда восседал без портков в вольтеровском кресле.

— Дотрепешься, что переворотчики навалятся скопом и отберут всю драгоценную добычу.

— Твоя правда. Айда восвояси.

Полковник Боткин был абсолютно уверен в надёжности гранитных стен консульства, поэтому оформлял документы с английской тщательностью. Костя лишь покачивал головой, читая план захвата Владивостока, список офицерской дружины, состоящей из ударных отрядов, и перечень намеченных жертв. Первой, конечно, был сам. Пока в него случайно промазали ночью около дома. Значит, во время переворота должны исправить оплошность. За соседним столом Леонид вместе с Гагаскиным и Белентьевым уже вовсю разрабатывали план грядущей операции под кодовым названием «Похмелье». Он азартно твердил:

— Надо сегодня же взять всех до единого. Сегодня же! Но, слышь, Костя, моих сил маловато. Так что поднимай всех. Вот адреса контриков. Или нет, они лучше будут у моих ребят, которые возглавят несколько отрядов. На центр города нас в принципе хватит. К утру всех накроем!

— Обязательно... Если будут скрываться на родимых печах, под любимыми одеялами и подушками, — прогудел ехидный Гагаскин. А Белентьев укоризненно спросил:

— Неужто они до самой ночи не узнают, что теперь все документы у нас? Чепуха. Значит, наверняка останутся ночевать скорей в борделях, чем по этим адресам.

— Тогда вы немедленно прочёсывайте важнейшие, а я на всю ночь двину в бордели! — бесстрашно заявил Проминский.

— И я — тоже! — бросился на помощь верный Гагаскин.

— Нельзя жертвовать всеми кадрами революции, — охладил его Проминский.

— Но тобой мы тоже не имеем права жертвовать, — резонно возразил Белентьев.

Считая разговор законченным, тот ворохнул Суханова:

— Костя, где твой руководящий ответ?

— Пожалуйста, зайди к Мельникову. Я скажу остальным.

— Благодарю за приятную весть.

До вечера отряды Белентьева, Гагаскина и Бадарина вместе с милицией арестовали около сотни офицеров — примерно пятую часть дружины. Поэтому Исполком был заполнен вооружёнными красногвардейцами с алыми бантиками на груди или с ленточками на шапках, кепках и картузах. Кто из рабочих не имел этих революционных знаков, те решительным выражением лиц подтверждали свою верность советской власти. В пестроте штатских выделялись шинели солдат, которые уже давно спороли погоны, сорвали с папах кокарды, заменив их треугольными лоскутками красного сукна. В сдержанный говор собравшихся то и дело вплетались реплики на ломаном русском языке, а то и вообще слышалась чешская, немецкая, румынская, венгерская, сербская речь бывших военнопленных, вставших на защиту родной советской власти. Табачный дым туманом колыхался над штыками. Выйдя из кабинета вместе с командирами отрядов, Костя улыбнулся:

— Вот так завеса... Аж войска не видно. Дорогие товарищи, сегодня утром Леонид Проминский арестовал в английском консульстве белогвардейский штаб во главе с полковником Боткиным, который разработал план уничтожения в городе нашей власти. К настоящему времени арестовано около сотни переворотчиков. Но ещё многие из них на свободе и, возможно, даже готовы свершить намеченное. Следовательно, все, кто поднимет на вас оружие, должны караться. Немедленно. Прямо на месте. Ибо сейчас жалость к врагам смертельна для самой революции. Так или нет?

Взметнув к потолку клубящий полог дыма, все хором гаркнули:

— Смерть контре!

— Вперёд! — приказал Суханов и, провожая на крыльце отряды, посетовал, что такую молниеносную операцию приходится осуществлять пешком.

А мимо катили вместительные автомобили, шуршащие тугими шинами шикарные пролётки. Некоторые останавливались напротив — под иллюминированной вывеской кофейни Кокина, где явно меньше всего пили кофе. Кто-то прямо с крыльца мощным басом на всю Светланскую упоённо затянул:

А дружная компания в несколько лужёных глоток клятвенно рявкнула:

Вот как уже переиначили пролетарский гимн добры молодцы. Возможно, из той же офицерской дружины. Только уцелевшие от ареста. Вполне вероятно, что это могли быть новые добровольцы, прибывшие из России. Держа руки на воткнутых за пояс гранатах, часовой мечтательно сказал:

— Шарахнуть бы в них парочку, а? Ведь контры, товарищ Суханов. Натуральные контры, каких надо сажать на штык!

Это было точнее. Лишний шум ни к чему. Только штык оказался единственным. Да и тот не удалось применить потому, что певцы умчались в машине. И Костя, пожелав часовому сохранять выдержку, пошёл в насквозь прокуренный кабинет. Вынул из письменного стола уже черствоватый ломоть хлеба, плеснул в стакан остатки воды и подвинул ближе телефон. Звонки были редкими. Лишь с квартир местной знати, которую побеспокоили отряды. А Проминский, Мельников и Драгошевский не очень спешили докладывать о победах. Одолевающую дрёму неожиданно разогнал Кокушкин, ворвавшийся в кабинет.

— Слышь, как его после ванны вести в тюрьму? Ведь на улице морозно! Он тут же схватит воспаление лёгких! — голосил Яков.

— Кто-о-о? — опешил Костя.

— Да мой бывший полковник Савченко! Мы ж застали его прямо в ванне! Он распаренный, будто краб! Вытащили, понятно, и не знаем, как быть?

— Заверни в одеяло, взвали на спину и гони в тюрьму во всю мочь, чтоб не успел простыть.

— Да ты что? Как это я дотащу такого бугая?!

— Тогда несите посменно или вдвоём. Сколько человек в твоём отряде?

— Четырнадцать!

Костя печально разглядывал вроде бы смекалистого и боевого председателя солдатского комитета. Именно поэтому ему поручили арестовать бывшего командира, который прославился тем, что в пятнадцатом году приказал расстрелять у казармы своих непокорных солдат и собственноручно обнёс чаркой всех палачей. Пусть за время революции Яков стал председателем полкового комитета, членом Исполкома, для солидности вырастил белёсые усы и возглавил оперативный отряд, — всё равно не сумел избавиться от раболепия перед их высокоблагородием, ждать, что он поймёт, какую сморозил глупость, было бессмысленно. Костя приказал: