Николай Попов - Десант Тайсё

— Многоуважаемый Константин Алексаныч, вы — провидец! Честное слово! Ах, как я рад, что мы понимаем друг друга... Ну, прямо нет слов... И восхищаюсь вами от всей души! Ну, конечно, за это... Я по-старинке привык всё обделывать так, чтоб никто лишний не знал. Ни-ни... Иной раз аж от самого Бога таишься. А вы... Да здравствует революция! Да здравствует равенство желаний! Тупица и лодырь пользуются всеми благами наравне с гением! Соблазнительно? Ещё бы! Хотя всё это — чистейшая фикция. Крах неизбежен, если государство станет благодетелем паразитов. Однако тогда эти завлекательные лозунги были просто незаменимы, лишь бы поднять всю ораву. М-да, вы действуете са-авсем по-другому... Смело работаете! Надо ж так раскачать безумные толпы... Да здравствует революция! А сами, хе-хе, р-раз и — через папашину голову — в кресло губернатора! Ло-овко всё провернули! Поздравляю вас, многоуважаемый Константин Алексаныч! От чистого сердца!

Эта филиппика подтвердила изощрённость матерого дельца, пока не ответившего по существу. Любопытство побудило разыграть предложенную роль. Набивая трубку, Костя снисходительно хмыкнул:

— Безмерно рад... Поразительно верно всё истолковано... Кто же вас надоумил раскусить меня?

— Хм, кто... Именно по тому, как вы, глубокоуважаемый Константин Алексаныч, использовали редчайшую ситуацию, мне стало ясно, какой вы умница... Нет, — мудрец! Мне безумно нравится ваш размах и ваша метода... Я уже не говорю за разные мелочи вроде завода Зилгалва, но так национализировать флот... Хе-хе, Генрихсон и разные прочие в панике — это кошмар! Мигом сбыли чохом свои пароходы, чтоб спасти хоть гроши. А вы спокойно имеете минимум пяток миллионов комиссионных. Чистая работа! А сколько будет ещё... Ведь американцы приготовили для концессий у нас и в Сибири тридцать миллиардов долларов! Японцы, англичане, французы тоже готовы вложить свои капиталы... Комиссионные, дивиденды с собственного дела... Уже через годик-другой вы будете иметь свой миллиард!

Потягивая успокоительный дымок и щурясь от ослепительной перспективы, Костя съехидничал:

— Завидно?..

— Эх-хе-хе... Какая судьба у старого мерина? Остаток жизни за клок сена преть в хомуте. Вот и всё... А вы гарцуете, как молодой жеребчик, да смотрите, как огулять всех кобылок! Что ж, молодость есть молодость... Эх-ха, чтоб так начать, я тоже натянул бы замызганную косоворотку. Но моё время — фью... Теперь наклоняйся за каждой копейкой... Думаете, это уже легко?

— Сочувствую от всей души.

— Гм, чего вам не улыбаться, когда имеешь таких союзников... Скоро они ликвидируют советскую власть и никому не позволят покуситься на вашу... Д-да, многоуважаемый Константин Алексаныч, просто нет слов, как ловко вы всё провернули... Прямо нет слов!

Циммерман подавленно ёжился в кресле, открыто сгорая от зависти. Чтобы он с расстройства ещё чего доброго не окачурился, Костя презрительно спросил:

— У вас всё?

— О-о, что вы! — умоляюще подался к нему Циммерман. — Нет-нет, уважаемый Констатин Алексаныч, нет-нет! Меня интересует... В порту, вы сами знаете, лежит на пять-шесть миллиардов разных грузов. Кому их теперь отправлять? Получателей в России уже нет. А если появятся... Ну, была революция, беспорядки... Всё растащили совдепщики... Я понимаю: ваши союзники тоже решили воспользоваться моментом и выкурить нас отсюда... Конечно, такие связи трудно рвать... Но надо же быть немножко и патриотом. Ведь пятьдесят-шестьдесят процентов будут ваши. Тогда, если постараться, вы будете иметь свой миллиард уже к Рождеству! Я гарантирую это вам. Думаю, грех упускать исторический шанс.

— Соблазнительно... Весьма соблазнительно!.. — восхищался Костя хваткой дельца и размахом его аферы, способной вызвать международный скандал. Да вот почему-то же не боялся он этого... Значит, был уверен в успехе.

— Ещё бы... В двадцать пять лет иметь три-четыре собственных миллиарда золотом!..

— Гм, кто ж за это откажется быть патриотом? Лишь полный осёл!

Считая главное дело свершённым, Циммерман устало откинулся на спинку кресла и довольно погладил подлокотники. Скрюченные, потные пальцы оставили на коже следы, точно ползущие слизняки. Затем осторожно поинтересовался:

— Как мы это оформим? Ведь я должен иметь полномочия на продажу такой уймы товаров... Кстати, союзники тоже держат их на прицеле. Надо же их обвести...

— Надеюсь, вы уже всё продумали на сто ходов.

— Гм, зачем бы я сюда шёл. Такую операцию, дорогой Константин Александрович, надо провести чисто, мигом. Пока никто не рюхнулся.

— Так действуйте. Я вам полностью доверяю. Необходимые документы готов подписать нынче же.

— Благодарю вас. Я пришлю их с курьером. Сами понимаете, нам лучше встречаться пореже и то не здесь.

— Кто с нами ещё?

— Ни-ни! Только вы и я. Остальные будут просто исполнять приказы. Это оч-чень надёжные люди. Все они работают далеко отсюда и совершенно ничего не будут знать, оформляя обычные сделки... Ф-фу-у-у, от радости чуть не забыл ещё одно дельце. Есть слух, будто вы хотите взять под контроль комиссаров нашу промышленность и торговлю. Это верно?

— Гм, быстро же к вам приходят столь важные слухи. Явно прямо из первых рук. А разве мог столь ответственный человек, вводя вас в заблуждение, поступать столь безответственно? Исключено.

— Уму непостижимо, что творят головотяпы... Ведь благополучие государства целиком зависит от мудрой финансово-экономической политики. Мудрой! — назидательно подчеркнул Циммерман, пытаясь нащупать душащий воротник сорочки. Дрожащие пальца судорожно скользили по розовому ожерелку, закрывающему чёрный галстук-бабочку. — Это значит, что сперва надо воскресить все производительные силы Приморья, заботливо помочь им развиться полностью. Лишь тогда появится резон в подобном контроле, то бишь — фактической национализации. А что делают ваши товарищи... Хотят забраться в крохотный садик и, как мальчишки, оборвать ещё зелёные яблоки. В результате столь революционного эксперимента получатся одни экскременты...

— Позвольте с вами не согласиться. Помянутый дачный садик уже давненько стал райским. Давайте прикинем, что даёт вам хотя бы торговля зерновыми. В Маньчжурии пуд гречихи стоит лишь семь гривен, бобов — полтора целковых, пшеницы — два с полтиной. Всего. А тут вы берёте за них четыре, восемь и двенадцать рублей. Как сие называется и сколько лет уже длится? Ещё хлеще обстоит с промышленными товарами, когда за серп или косу крестьянин вынужден отдавать почти корову.

— Детский лепет... Ах, какой детский лепет... Неужто я должен торговать себе в убыток? Покажите мне такого олуха. Я о радостью полюбуюсь на его голую задницу.

— Которую надёжно прикрывают пять—семь процентов разумного торгово-промышленного дохода.